Лишняя - стр. 17
– Я тебя когда в первый раз увидел, впервые в жизни захотел своему оболтусу зарядить подзатыльник. Или несколько, чтобы наверняка твоё имя из его памяти вышибить.
Оборотень поднимается и резко делает шаг в моем направлении. Встает вплотную, забивая своим запахом все вокруг.
Становится душно. И страшно, что задохнусь. Потому что аромат по-прежнему неприятен. Он душит и давит, как и его владелец.
– Я каждый раз мысленно себя на его место ставил, когда вы к нам приходили, – произносит низким гортанным голосом. – Или, когда за вами наблюдал.
– Перестаньте, – еле шевелю немеющими от страха губами и пытаюсь выдернуть руку из его ладони, потому что он настойчиво пленит мои пальцы.
От горячего прикосновения прошибает озноб. Голова идет кругом. Теряюсь. Это выше моего понимания. Хуже всего, что можно ожидать.
– Тая, ты роскошная женщина. Именно такая, какую я себе хочу, – обводит костяшкой пальца овал моего лица.
– Не надо, – я вся трясусь от его напора. Но сделать ничего не могу, поэтому давлю на логику. – Вы сами говорите, что у меня пропал аромат. Может… может, я больше не являюсь омегой. Потеряла особенность вместе с малышом. Подумайте, зачем вам обычная волчица? Неидеальная. Уверена, вы сможете найти себе другую. Не поломанную.
– Не говори мне об этом, – роняет с угрозой, непримиримо. Большим пальцем касается моей нижней губы. – Ты моя. Запомни. А аромат… я дам задание врачам, съездишь к ним в клинику, сдашь анализы. Вылечишься до конца и вновь станешь моей особенной девочкой.
Матушка-Луна, реальный маньяк, дорвавшийся до власти.
Безмолвно причитаю и обмираю, когда чужая рука проскальзывает по тёплому шёлку топа вниз и толкает тело вперед, вжимая в жесткую мужскую грудь. Вторая тяжелая ладонь опускается на затылок, ныряет под волосы и тянет за них, заставляя запрокинуть голову.
Шумный мужской вдох-выдох с присвистом обжигает кожу лица и вопящей сиреной сигнализирует о том, что ещё немного, и ситуация полностью выйдет из-под контроля… и она выходит.
Жесткие губы властно накрывают мой рот. Давят, терзают, посасывают. Чужой язык толкается, пытаясь прорваться внутрь моего рта.
Мычу, мотаю головой, чтобы прекратить нападение.
Лобов рычит. Убирает руку со спины, обхватывает щеки и сдавливает их до боли, заставляя разомкнуть губы. Плотно фиксирует подбородок, словно не сомневается: укушу, если будет возможность, и снова атакует.
От произвола неожиданно тихо стону, беспомощность меня убивает.
Но Карен Заурович понимает это по-своему. Довольно рыкает и еще активнее хозяйничает внутри моего рта, оставляя после себя только горечь и ощущение нечистоплотности.