Легко видеть - стр. 134
Феодосьев долго не отзывался. Михаил прямо-таки чувствовал, как тяжелыми гирями перекатываются туда-сюда в голове Валентина напрягшиеся мозги в попытке найти сколько-нибудь пристойный путь назад. В эту минуту его лицо напоминало корову, тупо пережевывающую жвачку. Сверхсамолюбивый и сверхобидчивый, он теперь не решался и слова сказать в свое оправдание, опасаясь, как бы ни оно было использовано против него «на уровне Болденко». Он мучился страхом за судьбу карьеры, которой не имел права рисковать. «Поделом, – мелькнуло в голове Михаила. – В следующий раз семь раз подумай, прежде чем меня обвинять».
– «Хорошо. Можете идти», – наконец, изрек Феодосьев, по-прежнему глядя в стол.
После этого случая он окончательно оставил попытки что-либо доказать Михаилу и перенес борьбу из плоскости умственных столкновений в плоскость закулисных игр. Он знал, что при таком директоре как Пестерев, проиграть компанию по изгнанию Горского из института невозможно. В этом они были заодно. Конечно, им требовалось перед решающей атакой нейтрализовать Болденко, сделав так, чтобы тот отказался от своей моральной обязанности поддержать соавтора в трудный для него момент, но Михаил сознавал, что это не представит для них особого труда. Не мог же Болденко совсем спокойно жить рядом с настоящим автором книги, в которой сам далеко не все понимал – и при этом не соблазниться предложением избавиться от присутствия того, в кого окружающие тыкали пальцами – «на самом деле писал только он!»
Пестерев нюхом чувствовал, что надо делать – и делал. В успехе его предприятия сомневаться не приходилось. Тем более, что, добравшись до номенклатурного директорского кресла, Пестерев вообще перестал беспокоиться, что есть силы, которые способны его остановить – ведь он уже мог творить чудеса! Именно такую способность порождало его абсолютное верховенство в подведомственном ему научном учреждении. Он мог сформулировать любую задачу, какую ему будет угодно, в том числе и неразрешимую, и потребовать от избранного им в исполнители подчиненного, чтобы тот решил ее к такому-то сроку или убирался из института ко всем чертям, раз он окажется неспособен. Припирать людей к стенке под угрозой увольнения как раз и означало творить чудеса. Пестерев был уверен, что человек, оказавшийся в безвыходном положении, обязательно сумеет найти выход ради собственного спасения или спасения близких. В подобных представлениях о чудотворстве Пестерев был совсем не одинок. Даже имеющий с ним крайне мало общего настоящий смельчак, прекрасный подлинный писатель, гуманист и талант Антуан де-Сент-Экзюпери в своей повести «Военный летчик» предлагает в принципе точно такое же решение, как Пестерев, для ликвидации проблем в самолете-разведчике, возникающих при полетах на больших высотах. Пилоты той части, в которую он прибыл служить в начале войны с Германией, предупредили, что на высоте 10000 м у него замерзнет гидроуправление горизонтальным рулем и замерзнут пулеметы. Так и произошло. В сердцах пилот Экзюпери, взбешенный этими пороками, действительно делающими самолет легкой добычей противника, думает, что для ликвидации неполадок всего-то требуется вызвать толкового техника унтер-офицера и объявить ему: «Вот вам неделя срока и или вы устраняете дефекты систем, или идете на каторгу» – как все будет исполнено. Право слово, великий гуманист и талант готов был зайти даже дальше бездари Пестерева в своих рецептах обеспечения чудотворчества, хотя и в условиях войны.