Лед и пламя - стр. 52
- Арина, ты красивая девушка, - между тем продолжает свою лекцию мой тренер. - А парни вроде Миронова... - на этих словах он вдруг умолкает.
- Да? И что же делают парни вроде Миронова? – цепляюсь я.
От избытка чувств я сжимаю пальцы в кулаки. Мой голос дрожит, но сочится столь нехарактерной для меня иронией, что Вернер бросает на меня взгляд в равной степени изумленный, мрачный и оценивающий.
- Только не говори мне, что он и есть - твоя тайная любовь, - внезапно шипит он голосом, способным заморозить все вокруг.
- И как вы пришли к такому выводу? Из-за СМС? - дерзко вскинув брови, интересуюсь я. - Еще два дня назад вы были уверены, что я влюблена в Ваню Леонова.
Никита Сергеевич поднимается на ноги. Его движения резкие, лицо – застывшая маска. Дружелюбного собеседника пятиминутной давности, видимо, похитили инопланетяне, а вместо него оставили холодного и раздраженного самца, который смотрит на меня снизу вверх так, словно хочет придушить. И хотя за последнее время я уже привыкла к внезапным переменам в его настроении, сейчас меня здорово задевает его поведение.
- Я неправильно истолковал знаки. Теперь я понимаю, что с моей стороны глупо было думать, что ты увлеклась Леоновым, - его тон снисходительный и нарочито спокойный, именно такой выбирают взрослые для разговора с непослушными детьми.
- Да, ну? И что, обычно вам хорошо удается толковать эти самые знаки? - поддеваю я, ощущая себя в шаге от истерического смеха. - И с какой стати вас вообще так заботит моя личная жизнь?
- Я несу за тебя ответственность, Арина. Ты юна и многое не понимаешь...
Теперь я по-настоящему злюсь. Несмотря на то, что я знала, всегда знала, что если дело дойдет до откровенного выяснения отношений, Вернер обязательно скажет что-то подобное про возраст и обязательства, в груди у меня наливается тяжестью ком обиды и горечи.
- Мне восемнадцать, а не восемь! - запальчиво бросаю я. – Я могу ходить куда хочу, могу водить машину, покупать алкоголь в магазине и встречаться с кем угодно! Не надо разговаривать со мной, как с ребенком.
- Но ты и есть ребенок, - с каким-то обреченным вздохом произносит он, ероша свои чудесные волосы и отворачиваясь от меня к окну.
- И что, помогает? – напряженно спрашиваю я.
- Что «помогает»? – переспрашивает он, оборачиваясь.
- Повторять самому себе, что я ребенок, чтобы не сделать того, что вам действительно хочется, - еще до того, как я на одном дыхании выпаливаю эти слова, поражаясь своей отчаянной смелости, мне хочется взять их обратно.
Никиту Сергеевича откровенность моих слов застает врасплох, но мне на это наплевать. Все изменилось. Время притворства закончилось. И я могу руку дать на отсечение, что лучшего шанса, чем сейчас, чтобы расставить все точки над i, у меня никогда не будет.