Лед и пламя - стр. 51
После ужина я чувствую себя значительно лучше. К тому же, видимо, подействовало болеутоляющее, потому что моя голова больше не трещит по швам. Откинувшись на подушку, которую я предусмотрительно прислонила к нижней части дивана, я удовлетворенно улыбаюсь.
- Завтра мне придется попотеть в зале, чтобы сбросить все, что я наела сегодня, - говорю лениво, не чувствуя ни малейших угрызений совести.
- Ты заслужила, - мягко парирует Никита Сергеевич.
- Это вы сейчас такой добренький, - усмехаюсь я. - А когда я в следующий раз сорву прыжок, скажете, что поправилась.
Он опять улыбается, возвращая на щеки ямочки, но не успевает ничего ответить, потому что в этот момент громко и настырно жужжит мой телефон. Он лежит на полу экраном вверх между мной и Никитой Сергеевичем, так что тренер невольно видит короткий текст входящего сообщения и, главное, имя его автора.
Хватаю телефон и гашу экран, словно это поможет, но знаю, что короткое «С победой, принцесса. Жду нашей встречи» от моего приятеля-хоккеиста Влада Миронова уже все изменило.
С Владиком я знакома тысячу лет, еще до того, как он стал главной надеждой российского хоккея и завидным женихом. Хочу сказать об этом Вернеру, но почему-то не могу. Он больше не улыбается, синие глаза потемнели, а вместо ямочек на щеках вздулись желваки.
- И давно ты с Мироновым накоротке?
Саркастический тон, которым он задает этот вопрос, не имеет ничего общего с дружеским любопытством. Если бы он спросил про Влада спокойно, я бы так же спокойно сказала, что между нами ровным счетом ничего нет. Но от его слов веет ледяным холодом и подтекст настолько очевиден, что я даже не замечаю, как огрызаюсь в ответ.
- Разве это вас касается?
Опешив от такого отпора, Вернер возмущенно таращится на меня. Я вздергиваю подбородок и не менее возмущенно гляжу на него. Он не имел права спрашивать у меня такие вещи таким тоном! Не имел! Я же не спрашиваю его про Сорокину или других подружек, которые шлют ему сообщения и названивают, даже когда он работает в группе на тренировках.
И все же, когда первая волна негодования проходит, я понимаю, что погорячилась. Обычно я крайне деликатна в таких вопросах, но моя влюбленность в Никиту Сергеевича вытаскивает наружу какие-то совершенно новые, неизведанные и пугающие грани моего характера. Решив, что мне стоит извиниться, я покаянно вздыхаю и открываю рот, чтобы произнести их вслух, но вместо этого слышу:
- Я забочусь о тебе! Он старше тебя и... – он в сердцах бьет кулаком в пол. - Ты не понимаешь, что ему нужно.
Извинения забыты. В этот момент мне больше всего на свете хочется рассмеяться ему в лицо. Это самое ханжеское заявление, которое я когда-либо слышала! Никто, даже мои родители, не лезут в мою личную жизнь таким наглым образом.