Л. Н. Толстой в воспоминаниях современников. Том 1 - стр. 47

Я не совсем разделяла ее взгляд, но мне тем любопытнее была его встреча со Львом. Разговор между ними завязался серьезно-философский, и я сейчас подметила, что Св., силясь блеснуть перед Львом, производил на него обратное действие.

По уходе Св. он обратился к сестре:

– Ах, бабушка Лиза, как это вы можете увлекаться вашим педагогом. Ведь это такой маленький, крошечный человечек, что его вовсе не видно.

Этот отзыв, конечно, не понравился моей сестре; но впоследствии оказалось, что Св. был не только маленький, но даже очень нехорошенький человечек.

Была ли во Льве проницательность писателя или чутье развитого ума – трудно решить, но подобные примеры повторялись очень часто.

Нельзя умолчать и еще об одной черте, ему свойственной.

Он страшно боялся быть неправдивым не только словом, но и делом, что, однако ж, иногда приводило к совершенно противоположному результату.

Так, например, приглашенный один раз к моей сестре на вечер, где должно было собраться довольно многочисленное общество, утром этого дня Лев написал мне, что быть к нам не может, – только что получив известие о смерти брата[197]. (Братьев своих он любил страстно.) Разумеется, я отвечала ему, что совершенно его понимаю. И что же? Вдруг он является на вечер как ни в чем не бывало.

Это появление взволновало меня до негодования.

– Pourquoi êtes-vous venu, Léon?[198] – спрашиваю я его потихоньку.

– Pourquoi? Parce que ce que je vous ai écrit ce matin n’était pas vrai. Vous voyez – je suis venu, donc je le pouvais[199].

Мало того, через несколько дней он мне признался, что ходил тогда же в театр.

– И вероятно, вам было очень весело, – говорю я ему еще с большим негодованием.

– Ну нет, не скажу. Когда я вернулся из театра, у меня был настоящий ад в душе. Будь тут пистолет, я бы непременно застрелился.

– A force de vouloir être vrai, vous ne faites que des carricatures de la vérité[200], – говаривала я ему в подобных случаях, и он даже с этим соглашался, но не мог удержаться от экспериментов над самим собою.

– Хочу проверить себя до тонкости, – говорил он…

В эту зиму он приносил нам иногда кое-что из своих неизданных сочинений. Так, например, «Семейное счастие», «Три смерти» были впервые читаны у нас[201].

Читал он плохо, застенчиво, и благодушно выслушивал всякое замечание. Скрывал ли он свое самолюбие или его еще тогда не было, – кто может сказать?…

Всего вероятнее, что в то время он смотрел еще на себя как на дилетанта писателя, сам не ожидая, что из него выйдет.

Иначе как мог бы он беспрестанно увлекаться совершенно посторонними предметами?…