Культурогенез и культурное наследие - стр. 43

Однако антропология Лесли Уайта была заслуженно названа «парадоксальной»[96], ибо он оказался удивительным образом неспособен разглядеть ту сферу исследования, где его идеи могли бы найти реальное применение. Приводимые Уайтом примеры всегда бывали взяты из этнографии, и даже вышедший в 1960 г. сборник в честь Уайта оказался посвящен исключительно социолого-этнологической проблематике[97]. Его авторы и сами чувствовали, что в рассматриваемом этнографии временном масштабе энергетический подход к культуре неадекватен. Занимаясь полевой этнографией среди индейцев пуэбло, Уайт оставался в рамках школы Боаса. Археологию же Уайт знал слабо и единственным заметным рубежом эволюции считал появление земледелия и скотоводства.

Современником Л. Уайта был Г. Чайлд, также старавшийся возвратить в социальную антропологию материалистические и эволюционистские установки. Осознание Г. Чайлдом неолитической и городской революций как решающих рубежей в развитии человечества приходится на 1930-е г.[98]. Его книга 1929 г.[99] – еще диффузианистская, с реверансами в сторону Эллиота Перри и Менгина, с признанием совершенной недостаточности наших знаний и проигрыванием фантастических, по нынешним меркам, сценариев появления земледелия и скотоводства. Несмотря на обращение к материалам археологии, мир автора этой книги есть во многом еще отголосок тех исторических миражей, которые заменяли отсутствие информации европейским (но, надо сказать, не американским) антропологам рубежа веков.

Как Уайт, так и Чайлд взяли свой материализм от Маркса, но в остальном между обоими исследователями мало общего. Уайт – гораздо более изощренный теоретик, знакомый со всеми социоантропологическими концепциями своего времени и проявивший себя не только как апологет второго закона термодинамики, но и как проницательный исследователь механизма самокопирования и развития элементов культуры[100]. Чайлд – непровзойденный знаток европейских и ближневосточных археологических материалов, но в вопросах теории оставшийся на достаточно примитивном уровне. Основа для него – Морган, дальше по значимости идут Эллиот Смит, Малиновский, Фрэзер, и это все. Не следует также забывать, что Чайлд работал в дорадиоуглеродную эру и не мог знать многого из того, что сейчас известно даже начитанным старшеклассникам (он считал, что в голоцене происходит аридизация, что и царские могилы Ура и Хараппа относятся к концу IV тыс. до н. э., что скотоводство в Передней Азии предшествует земледелию или по крайней мере появляется одновременно с ним причем лишь в V тыс. до н. э., и т. п.). Однако при всем искаженном представлении Чайлда о хронологии и всей незамысловатости его схемы (неолитическая и городская революции как этапы переходов от дикости к варварству и от варварства к цивилизации) его идеи оказались для своего времени (1950–1960-е гг.) и своего региона (Ближний Восток) плодотворны примерно в той же мере, в какой для американской археологии 1970-х годов оказались полезны идеи Уайта в сочетании со схемой политогенеза школы Стьюарда.