Красный закат в конце июня - стр. 21
Завершилось оно спустя столетие большой кровью Ивана Грозного.
Как и следовало ожидать, ничему не учила политическая история людей тех лет ни на Руси, ни в других краях.
Через век снова та же напасть терзала Москву в лице Лжедмитрия.
Король Польши воевал с магистром тевтонского ордена.
В Германии кровавые сшибки затевали епископы.
Французский король аннексировал Бургундию. В Англии Эдуард бился с Генрихом…
Пробегите взглядом по историческим хроникам любого государства – всё одно и то же. Колесо престольной, писаной, официальной истории испокон вращается на одном месте.
И сейчас те же спицы мелькают: война, голод, разруха, грабёж, революция, перестройка, опять война. И всюду свой вождь, герой, исторический «деятель».
А между тем одновременно совсем другая история творилась настоящими её Деятелями – в бревенчатых хижинах Севера, глиняных саклях Юга, бамбуковых фанзах Востока, каменных бундах Запада.
Скапливался другой исторический опыт. Набиралась критическая масса истории Повседневности с её вечными ценностями, растоптанными, попранными, отвергнутыми историей государств, политических «звёзд» и глобальных событий.
Но до коперниковского переворота во взгляде на историю даже и теперь ещё далеко.
…Старшина Ерегеб вёл миссинеров на постой в своё жилище.
Синец поспевал следом за попами, подобострастно хватал их за руки. Пытался поцеловать.
– Батюшки, вразумите. Счёт дням потерял. Какое нынче число?
– Ноября шестнадцатый день.
– Слава тебе Господи! Просветили! Челом бью! Младенца бы моего надо крестить. Народился, а к таинству не причастен. Или хоть через меня благословите его, святые отцы!
– Кем наречён?
– Никифором.
– Благословляю раба Божьего Никифора.
– Мало нас тут. Еще жёнка Евфимия. А больше ни одной православной души.
– Ну, плодитесь и размножайтесь.
Синец отстал, напялил на голову колпак. На порожние сани приторочил торбаса.
Долото, будто холодное оружие, сунул за пояс.
И с радостной для Фимки вестью о прибытии церковников в пределы обитания озорно съехал на санях с крутого берега.
Зергель выл в своей холодной пещере. Корчился. Сжимался в комок. Распрямлялся и бил головой о стену.
Прежде чем попасть сюда, он топтал конские яблоки, оставленные мохноногой лошадкой на снегу. Плевал в следы попов, уходящих за Ерегебом. Кидался голой грудью на угли в костре. Его насилу уняли и уволокли с глаз долой.
После приезда священника и бунта безумца праздник разладился.
Ещё в деревянных чашах плескалась брага, но хмель отступал. Брал верх рассудок.
Угорцы судачили:
– Пап кётел лакик злован.[31]