Кожа - стр. 4
Он продолжал нести что-то о «горгоне» и «кровопийце», но я уже не обращал внимания. Лишь один раз я отвлекся от своих мыслей – когда он внезапно перевернул рюмку и показал мне ее дно.
– Вот такие. Огромные… Смотрит на меня этими глазищами… а я не могу даже пошевелится. Аж кровь в жилах стынет.
Я начал жалеть что вообще подсел к этому типу. В глубине бара освободился столик, и я подумал, не пересесть ли мне туда. Он продолжал говорить. Что-то о своей жене – «горгоне» и «кровопийце». Спустя десять минут мне стало казаться, что я знаю их супружескую жизнь наизусть.
– Не боюсь я ее! – Его кулак опустился на стол так, что рюмка подпрыгнула, – Не боюсь и все. Не сегодня…
Неожиданно он перегнулся через стол и схватил меня за плечо. В этот момент я подносил бокал ко рту, и в итоге несколько капель пролились мне на подбородок.
– Сегодня я выпил, – он хихикнул, – А она этого не любит…
На секунду я заметил, как в его глазах промелькнуло торжество, а потом внезапно он сник. Словно передо мной был не человек из плоти и крови, а резиновая кукла, которую аккуратно прокололи иголкой. Толстяк тяжело сел и замолчал.
Признаться, мне стало его жалко. Иногда человеку нужно выговориться. Но кому, если рядом никого нету? Если оглядываешься на прошлое и видишь там лишь «горгону» и «кровопийцу»? Это как в фильме с Брюсом Уиллисом: он встречает маленького мальчика (то есть себя, только ребенком), и мальчик спрашивает: «Ты стал летчиком?» – «Нет». «А у тебя есть собака?» – «Тоже нет». «Боже, я вырос неудачником».
Последний глоток показался мне отвратительным. Если бы вдруг выяснилось, что напитки здесь разбавляют ослиной мочой, это не явилось бы новостью. Я встал. Заметив это, толстяк оживился. Он сделал попытку подняться, – еще более неудачную, чем предыдущая – и так же тяжело бухнулся на сидение.
– Надо идти домой… – простонал он. – Надо… ид…
Я подхватил его подмышки и помог встать. Кто-то за соседним столиком отколол по этому поводу шутку, но я не обратил внимания. Кое-как мы протолкались к выходу.
На улице стояла глубокая ночь. Звезд почти не было, зато луна – полная и кровавая, светила как прожектор.
– Ты где живешь? – Спросил я.
Толстяк застонал, выпрямился и разлепил наполовину прикрытые веки. Я надеялся, что свежий воздух приведет его в чувство.
– Здесь, близко… – Он опирался на меня всем своим телом. Кажется, я уже говорил, что он напомнил мне кита, только теперь было совсем другое сравнение – господи, он весил целую тонну!
Вдоль по улице стояли обыкновенные пятиэтажки. Свет горел только в некоторых окнах – вечная болезнь спальных районов. Завтра на работу и все такое. Эти дома всю жизнь напоминали мне клетки – закопченные, многолюдные и страшно сырые. Будто неумелая рука переворачивала ведерки с песком.