Размер шрифта
-
+

Кожа - стр. 3

Я сел.

Что-то мрачное было в этом гиганте. Даже не мрачное – унылое. Словно кусок пластилина выложили на солнцепек в июле. Даже его голос – неровный и надрывный, звучал тихо и как-то по-детски обиженно.

Не помню, как мы разговорились, да это и не важно. Если перечислять имена всех, с кем мы подружились за рюмкой и с кем тут же разошлись, никакой жизни не хватит. А этот ничем не отличался от других – может только внешностью.

Мы стали пить вместе. Он – водку, постоянно подливая из полупустого графина, я – пиво. Пиво, правда, было разбавленным и на вкус отдавало шампунем.

– Я ведь не пьющий, – его голос был утробным и грустным, как рев кита, – Но иногда мне хочется набраться, до смерти хочется, – Он икнул. – Она ведь не даёт мне. Говорит «слаб ты на это дело»… Только сидит там и вышивает…

С каждым словом его речь становилась все более неразборчивой, но я понял о ком идет речь. Не так уж редко мне приходилось слышать как пропойцы всех возрастов жалуются на одно и то же: на жен, которые не дают им пить, на детей, которые их забыли, на работу, на которую надо ходить, даже на жизнь, которая не удовлетворяет их высоким требованиям.

– Она просто горгона, – простонал толстяк, – Все сидит там и вышивает… И ает ию… – Его речь перешла в бессмысленное бормотание.

Я заказал еще пива. Толстяк, правда, не совсем раскис. Когда подошла официантка, он поднял на нее осоловевшие глаза и заказал еще «двести пятьдесят». При этом он достал бумажник и, порывшись в нем, протянул девушке купюру довольно крупного номинала. Я заметил, что таких бумажек у него солидная пачка.

– Кто «горгона»? – Я не мог оторвать взгляда от денег.

– Моя жена! – Он взвыл так, что за соседним столиком сразу несколько человек повернули головы. – Вечно достает! Она у меня… – Тут он запнулся.

Официантка принесла выпивку и с невозмутимым видом удалилась.

– Понятно, – выдавил я из себя, все еще думая о деньгах.

Толстяк наклонился ко мне. При этом стол под ним жалобно застонал.

– Она ведь у меня из этих… ик! – богатеньких была, – он как-то странно усмехнулся, – Из кровососов этих, что в семнадцатом в расход пустили.

– Ясно.

– Столько крови у народа высосали. Даже теперь… Она у меня кровь пьет. Совсем уже замучила. А потом… Потом сидит себе вышивает. И Библию читает. А глаза… Глаза такие большущие… – Он опять стал бормотать, и я не разобрал ни слова. Кто-то за соседним столиком затянул песню и ее тут же подхватила вся компания.

– Я… ик! Уже не боюсь ее… Раньше боялся, а теперь нет… – Он опрокинул еще одну рюмку и наполнил следующую. – Не боюсь, и все.

Страница 3