Кошки-мышки (сборник) - стр. 84
Я фыркнула.
– Ты просто ничего не замечаешь. Он хочет тебя очаровать, чтобы ты размякла и во всем созналась. Ему нужно твое признание, вот он и старается. Чертов прохвост!
Я села на диван и стала колотить кулаками подушку.
– Ненавижу это слово! Прохвост! Я тебя миллион раз просила его не употреблять!
– Совершенно обычное слово, – возразил Шелби.
– Устаревшее. Сейчас никто не называет людей прохвостами.
– Прохвост есть прохвост, и неважно, устарело слово или нет.
– Мне надоела твоя позиция джентльмена-южанина! Не строй из себя праведника! К черту твою галантность!
Я разрыдалась. Слезы побежали по щекам и закапали с подбородка. Мое золотистое платье промокло от слез.
– Дорогая, ты переволновалась, – сказал Шелби. – Этот чертов прохвост вел себя очень коварно, он попытался взять тебя измором.
– Я же просила не употреблять это слово! – воскликнула я.
– Слово как слово. Вполне обычное.
– Ты это уже говорил. Миллион раз повторял!
– Это слово есть в словарях. Взять хотя бы словарь Уэбстера.
– Как я устала!
Я вытерла глаза кулаками, потому что никогда не могу найти носовой платок в трудную минуту.
– Превосходное слово, – настаивал Шелби.
Я вскочила, держа подушку как щит.
– Уж кто бы говорил о прохвостах, Шелби Карпентер!
– Я пытался тебя защитить!
В его голосе слышался упрек, и я в очередной раз почувствовала, что обижаю беззащитного ребенка. Шелби прекрасно знал, как на меня действует его голос, и умел добавить в него ровно столько укоризны, чтобы я сама начала ненавидеть бессердечную стерву Лору Хант. Шелби прекрасно помнил тот день, когда мы пошли на утиную охоту, он расхвастался, я сказала, что презираю его, и ему удалось вновь добиться примирения только благодаря своему голосу; он помнил, как мы поругались на корпоративной вечеринке и как я целых два часа ждала его в холле отеля «Парамаунт», и нашу ужасную ссору в тот вечер, когда он дал мне ружье. Все эти ссоры всплыли сейчас в нашей памяти; почти два года ссор и взаимных упреков, а еще два года любви, прощения и милых шуток, которых никто из нас тоже не мог забыть. Сейчас я ненавидела его голос за то, что снова все вспомнила, а еще мне было страшно, ведь я всегда уступала этому тридцатидвухлетнему ребенку.
– Я пытался тебя защитить, – повторил Шелби.
– Господи, Шелби, мы опять вернулись к тому, с чего начали! Мусолим одно и то же с пяти часов вечера!
– Ты становишься желчной, Лора. Ужасно желчной, – сказал он. – Конечно, после всего того, что случилось, тебя нельзя в этом винить.
– Уйди, а? – попросила я. – Иди домой и дай мне поспать.