Королева красоты Иерусалима - стр. 59
И когда они уже подошли к улице Агриппас и собирались войти в ворота Охель-Моше, он ее увидел: призрачный образ, тенью скользящий в переулке.
Лилит! – молнией промелькнуло в мозгу Рафаэля. Он тоже увидел ее.
– Рухл! – крикнул Габриэль, забыв об отце, который шел рядом, и о матери, которая ждала их дома.
Рафаэль вздрогнул: он уже знает, как ее зовут! И, пока он силился понять, что же происходит, Габриэль отпустил его локоть и бросился вслед за странной девушкой.
Рафаэль взмахнул палкой и закричал:
– Стой, негодник! Строптивец! Вернись немедленно! Стой, я сказал!
Габриэль на мгновение заколебался. Ни разу в жизни он не посмел ослушаться отца. Но страх, что Рухл исчезнет и он больше ее не увидит, пересилил. И он побежал за ней по переулкам рынка, а отец остался стоять в темноте, размахивая палкой и крича в небеса, поскольку вокруг не было ни души.
Он слышал издалека отцовский голос: «Габриэль! Габриэль!» – но продолжал бежать за Рухл как сумасшедший, пока она не остановилась и не упала в его объятия. Как слепой, он обхватил ее и прижал к сердцу. В жизни он не испытывал такого чувства, такой глубокой, такой сильной любви. Их тела словно каким-то колдовством притягивались друг к другу. Рухл обхватила его затылок тонкими руками, поднявшись на цыпочки, он обнял ее за талию и прижался всем телом, но, ощутив сквозь грубое платье ее маленькую грудь, отодвинулся, а она посмотрела ему в глаза и сказала:
– Их хоб дих либ[42].
С этой минуты вселенная для них прекратила существовать. Они целовались, вцепившись друг в дружку с такой силой, точно от этого зависела их жизнь, ее маленькое тело вжалось в его большое, его руки обвивали ее, а губы шептали слова, которых он еще никогда не произносил. Она жадно впивала каждое слово, и даже если не все понимала, то его дыхание, прикосновение его губ к своим щекам, сердце, отчаянно бьющееся рядом с ее сердцем, она не могла не понимать.
Габриэль начисто позабыл об отце, которого оставил на улице, и уж вовсе не думал о цене, которую за это заплатит: не было цены тому, что он испытывал к этой девушке. А она взяла его руку и просунула ее себе под платье. Дотронувшись до ее обнаженной кожи, он задрожал и поспешно убрал руку.
– Нет, Рухл, нет! Нельзя!
Она не отвечала, только продолжала вести его руку по своему животу вниз. Он задержал руку:
– Нет, Рухл! – он отчаянно боролся с собой. – Нет!
Но руки его, словно сами по себе, двигались, дотрагивались до ее живота, до ее маленьких мягких грудей, до ее твердых сосков. Он чувствовал, что ему не хватает воздуха, что душа его вот-вот покинет тело, – и тогда, прежде чем он сам понял, что сказал, с его губ слетело: