Король Лжи - стр. 42
— А нажираться как последний матрос, надо полагать, входит в твои обязанности? — с вызовом ответил Берни.
— Мне это не мешает принимать клиентов!
— Конечно, не мешает, ты же ведь их даже не слушаешь.
— Что-о? Это как же понимать?
— Ты заснул два дня назад ровно на этом диване, когда я привёз господина Тривэлли, подозревающего кого-то из прислуги в краже его переносных позолоченных светильников.
— Господин Тривэлли?
Напрягся и ухватился за виски, пытаясь припомнить. Берни решил, что мой запой связан с отсутствием интересных дел, а потому последние три дня приводил клиентов с самыми идиотскими историями.
— Это тот сухенький маразматичный старикашка с белой бородой и кривыми бакенбардами? — уточнил неуверенно.
Кажется, именно на рассказе этого нуднейшего типа я действительно уснул. Даже не притворился. Каюсь, и такое со мной периодически случается, когда не остаётся сил спорить с напарником.
— Да, — ответил Берни таким тоном, чтоб не осталось никаких сомнений, что именно он думает по поводу моей характеристики клиента, — он предложил целых двадцать фэрнов за то, что ты найдёшь светильники из гарнитура.
— А, ну так забирай деньги, — потянулся лениво, — и вели купить на них ящик виски. Весь антикварный хлам господина Тривэлли находится в туалетной комнате, примыкающей к спальне, которую старик использует исключительно по ночам. У него не только проблемы с памятью, но и с мочевым пузырём. Каждую ночь он просыпается по естественным надобностям, хватает ближайший светильник, тащит в туалетную, а потом там и оставляет. Прислуга тут ни при чём.
Берни поджал губы и сел на край дивана. Подушки прогнулись под немалым весом моего помощника.
— Кай, ты точно ничего не хочешь рассказать? Что всё-таки случилось в тот день, когда ты обманом избавился от меня и один отправился в участок жандармерии? Я не стал вызывать врачевателя только потому, что тот был бы вынужден отослать синемундирным заключение о разбойничьем нападении на моего босса.
— А я тебя со свету сжил бы за такое самоуправство. Рассказывал же, — произнёс нарочито бодро, — приехал к комиссару, мы славно поболтали, я распутал дело и выбил ещё парочку фэрнов в качестве премии, после чего вернулся домой.
— И всё? — Дотошный блондин многозначительно поднял левую бровь.
— И всё, — ответил с нажимом.
А что ещё мог ответить? Не выкладывать же историю об одной маленькой и хрупкой девочке, которую нещадно избивала жизнь в лице всяких мерзких тварей? Девочке, которая стала королевой преступного мира не потому, что хотела этого, а потому, что в противном случае, скорее всего, умерла бы. Тот жуткий полумесяц на её шее — след изощрённой пытки садиста. Мне ли не знать об этом? Когда видишь шрамы на мужском торсе... Как ни крути, а в словах ночной феи что-то всё-таки есть — увечья на мужском теле смотрятся… нормально. Пусть и не выглядят привлекательно, но от них не проходит мороз по коже. Мужчины задумывались природой как более сильный пол, как воины или защитники, те, кто будут охотиться, сражаться с противниками, оберегать семью. А вот шрам на тонкой женской шее, да ещё такой застарелый… Тот человек, кто мучил Грейс, получал неподдельное удовольствие. Разумеется, я прекрасно понял, что хотела поведать мне девушка: «Ты знаешь, тот, кто это сделал, уже мёртв». Прочёл это по её сузившимся глазам, по жёстким складкам, на мгновение сформировавшимся вокруг рта. Ненавижу порой эту свою способность понимать так много! Сколько было маленькой девочке, которая отобрала у садиста клинок и всадила орудие пытки в шею своему мучителю? Судя по огрубевшему рубцу, лет двенадцать или тринадцать, не больше. Готов биться об заклад, что прозвище Проклятый Кинжал родилось не просто так. А сколько людей ей пришлось убить, чтобы не ложиться