Концепции современного востоковедения - стр. 70

Переплетение различных ценностей на уровне индивидуального сознания фиксируют и сами вожди: «Я стал причудливой смесью Востока и Запада, чужой повсюду, дома – нигде. Вероятно, мои мысли и подходы к жизни ближе к тому, что называют западным, чем восточным, но Индия льнет ко мне <…> бесчисленными путями: и за мной лежит где-то в подсознании родовая память сотен поколений брахманов… Я странник и чужеземец на Западе, я не могу стать там родным. Но в моей собственной стране меня временами также охватывает чувство изгнанника» (Дж. Неру).

Тем не менее есть сведения, показывающие, что сознание этих лидеров все-таки детерминировано традиционной ментальностью, которая придает им уверенность в собственной избранности, а как следствие, избавляет от мучительных рефлексий при использовании зачастую беспрецедентного насилия по отношению к подданным во имя достижения «идеалов». Конечно, подобные переживания для современного человека достаточно интимны, поэтому их нелегко фиксировать в ходе полевых исследований, особенно с представителями интеллигенции, «внутренний цензор» которых жестко отслеживает выдачу подобной информации вовне. Тем не менее одно из предсмертных высказываний З. Гамсахурдия в бытность его президентом Грузии, процитированное в газете «Известия» (10 октября, 1991), убеждает в том, что для образованного человека отнюдь не чуждо откровенное самообожествление: «Если меня не будет, начнется анархия <…> не будет электричества, газа, воды, продуктов, начнется вселенский мор, и людям будет невозможно жить». Нечто подобное прослеживается в поведении и других современных политиков180.

Фернан Бродель, один из самых знаменитых историков ХХ столетия, утверждал, что история, благодаря способности изучать, может одновременно представлять собою и самое убедительное из возможных объяснений, и самое объективное из возможных доказательств того, что имело место в прошлом182. Действительно, история – это описание фактов (не эмпирических, а полученных методом исторического познания), по возможности неоспоримых, и их интерпретации, желательно обсуждаемые и корректируемые отдельными историками.

Последнее важно, поскольку историк, сколь бы долго и добросовестно он ни работал, никогда не может сказать, что его работа сделана раз и навсегда. Возможно, уместно проиллюстрировать субъектно-объектную двуликость истории анекдотом из эпохи правления российского царя Николая I. Один из придворных подал Николаю I жалобу на офицера, который выкрал его дочь и тайно, без родительского благословения, с ней обвенчался. Самодержец на жалобе обиженного родителя соизволил поставить высочайшую резолюцию, ставшую своего рода курьезным примером авторитарно-бюрократического мировосприятия: «Офицера разжаловать, брак аннулировать, дочь вернуть отцу, считать девицей». Увы, окружающая нас действительность и возможные интерпретации истории не могут считаться существующими или исчезнувшими даже по монаршему волеизъявлению.