Когда зацветет терновник - стр. 27
Лорка стояла на крыльце и смотрела, как тают на траве мглистые клочья. Она никак не могла спустить ногу со ступеньки. Дверь приоткрылась, в щелку громко задышали и зашмыгали носом. Лорка оглянулась. На Томаше была длинная, до колен, ночная рубашка, босая нога коснулась влажных и прохладных по утру досок и отдернулась обратно.
— Сестрица, я проводить…
— Штаны одень, провожальщик.
Дверь закрылась, потом открылась снова, но это был не Томаш. Отец. Молчал и смотрел тяжело, виновато. И от этой его вины на крыльце стало тесно, и Лорка ступила на утоптанную до каменной твердости дорожку, темную от схлынувшего тумана. Сырость просачивалась сквозь тонкие кожаные поршни, холодила пятки, тонкие носки не спасали. Кожа покрылась цыпками, и Лорка точно не знала, от волглого утра или от отцовского взгляда. Губы Дамьяна шевельнулись, и зябко стало не только ногам.
— Владыка наш и Отец, Пахарь, Сеятель, Жнец, Боже Единый! Славу тебе пою во время печали, — почти беззвучно заговорил отец, глядя на нее. — Затворены уста мои, ибо душе говорить прощание…
— Не хорони, — чужим незнакомым голосом сказала Лорка, впервые на своем веку перебив родителя, — жива еще. Ты бы еще дорожку пеплом посыпал.
И посмотрела прямо, как не смотрела никогда. Отец замолчал и отвел взгляд. Из хаты выскочил Томаш, босой, но уже в рубахе и штанах. Ткнулся лбом под грудь, руками обхватил и задышал часто, отчаянно сдерживая слезы. Встрепанная макушка пахла сном и домом.
— Эй, ну что ты, — заговорила Лорка и отодвинулась, чтобы посмотреть на брата. Присела, сразу сделавшись ниже его на голову, и теперь Томаш глядел сверху вниз. Прикушенная губа побелела, в распахнутых глазах Лорка видела себя. Не утерпел. Дрогнули ресницы, отражение в темных зрачках застлало слезами. Томаш мотнул головой, оттер щеки рукавом и протянул плетеный из красной нитки детский оберег. Теперь понятно, чего так долго возился, — искал среди своих мальчишечьих сокровищ прощальный подарок.
Лорка подала руку, и брат старательно повязал тесемку ей на левое запястье, к сердцу ближе. Пока вязал, слезы высохли, осталась только детская обида.
Поднялась. В груди было звонко и пусто, как в новой еще не обжитой хате, и Лорка слышала, как дрожат и лопаются струнки, связывающие ее с домом.
— Как тебя зовут, брат?
— Томиллен, защитник, дома хранитель.
— Вот и храни, — сказала она и поцеловала Томаша в макушку. Жесткие, темные, как у отца, волосы немного вились и всегда по утру торчали во все стороны.
Спину пробрало ознобом. Лорка оглянулась — у калитки стоял Страж. Тот ли он был, что вчера приходил, или другой, было не понять.