Кофемолка - стр. 8

– Здрасте, – вяло сказал Вик, катализируя ответную перекличку. – Ой, не, я все эти имена ни за что на свете не запомню. – Он сел за стол, замерев на краешке стула и изогнувшись так, чтобы не выпускать “Фендер” из поля зрения.

– А в каком жанре вы работаете? – светским тоном спросила Лидия. – Я сама иногда занимаюсь звуковыми коллажами.

– Черт его знает. Иногда люди называют это “антифолк”.

– А что вы имеете против фолка? – спросила Нина. Это была, кажется, ее первая и единственная шутка за вечер, и юмор оказался слишком тонким для Вика.

– Нет, нет, господи, что вы, никакого негатива, – испуганно запротестовал он.

Я вздохнул. Фиоретти был умен. Я знал это не понаслышке, открыв вместе с ним все от французской новой волны до Д.Г. Лоуренса. Два затурканных носатых брюнета в стране белобрысых бобриков – он в двенадцатом классе, я в десятом, – мы пожирали культуру в два горла, до отвала, навязывая друг дружке каждую новую находку и как бы взяв друг над другом шефство. В те дни тяга Вика к сочинительству двухаккордных песенок про “суходрочку” и “кошачий СПИД” представлялась пустячным, но легитимным хобби – безобидным выхлопом работающего на все обороты ума. Тургенев ходил на охоту, Вик Фиоретти писал дурацкие песни. (Ко всему прочему, у него был отличный тенор, которым он щеголял в школьном хоре и который он, исполняя свой материал, утрамбовывал в блеющую пародию на Боба Дилана.) Чего я не ожидал – это того, что четырнадцать лет спустя, в 2006-м, Вик будет петь те же песни. Хуже того, теперь он считал это трубадурство своей основной профессией и требовал того же от окружающих. Месяц за месяцем он пел в одних и тех же двух-трех замызганных барах для скучающих друзей и любопытствующих туристов, для своей девушки с татуированной шеей, для бармена. Модные жанры цвели и жухли – электроклэш, неогараж, кабаре-панк; даже Викова токсичная тусовка породила пару мимолетных знаменитостей. Нью-йоркская инди-сцена описала круг от музея 1970-х годов до центра вселенной и обратно. Единственной константой оставался Вик Фиоретти, поющий в сабо и клоунских париках, в образе пениса и тираннозавра, в три часа ночи, во вторник, в нос.

– Извини, бычий хвост закончился, – сказал я. – Есть гратен, но он в мусорном ведре.

– Ничего, – откликнулся Вик. – Я не голоден.

Нина жестом позвала меня на кухню помочь с так называемым десертом. О том, что подавать на сладкое, в нашем доме неизбежно спохватывались в последнюю секунду, и этот раз не был исключением: всем по шарику покупного мороженого “Чао Белла” с беспомощно воткнутой в него пластинкой козинака. Я восполнил бедность воображения в этой области, уделив больше внимания, чем обычно, выбору вин: сансер к салату, мускулистая риоха к бычьему хвосту и австралийский мускат под названием “Лилли-Пилли” к мороженому.