Кофемолка - стр. 9
Нина налила себе очень полный бокал последнего и принялась опустошать его быстрыми, жадными глотками.
– Эй, – сказал я. – Это же один сахар. Прыгать будешь.
– Я и так дерганая.
– Я уж вижу. Но почему? Точнее – паа-чее-муу? – спросил я, имитируя акцент Баюл.
– Не знаю. Кофе перепила.
Причина была явно не в этом. Один из обреченных антигероев Мартина Эмиса, представляясь читателю, выдает следующий перл: “Я закурил еще одну сигарету. Если я специально не извещаю вас об обратном, я всегда курю еще одну сигарету”. У моей жены были похожие взаимоотношения с кофе – я никогда не замечал чашки у нее в руке, только периодическое отсутствие оной. Нине удавалось соединять в себе черты гурмана и наркомана. Она была обстоятельна и требовательна в инструкциях по приготовлению капучино (сначала пена, почти без молока, потом двойной эспрессо, влитый в пену, а не наоборот), громко восторгалась “балансом” хорошо обжаренной арабики, презирала “Старбакс” и т. д. – с одним исключением: без первой утренней чашки Нина была неспособна на какие-либо осмысленные действия. Форма доставки кофеина значения не имела. Во время наших путешествий я видел, как она закидывается дегтеобразной жидкостью из закопченных бидонов на бензоколонках, фундучно-малиновыми ужасами в придорожных буфетах, кофе из банковских фойе, кофе из автоматов, кофе с прошлого вечера. Нина была единственным известным мне человеком, который покупал – и пил – “Манхэттенскую особую”, древнюю кофейную колу, которую в некоторых лавках все еще держат в силу привычки или ностальгии. В отсутствиe других вариантов, подозреваю, она не побрезговала бы просто сгрызть горсть зерен.
– Кофе не делает тебя дерганой. Без него у тебя отнимаются моторные функции.
– Не начинай, – ответила Нина, приканчивая бокал. Я никогда не видел, чтобы она пила так много и так быстро.
– Серьезно, – сказал я, – ты чем-то недовольна?
Нина громко фыркнула, взмахнула пустым бокалом, пожала плечами и полуупала мне в руки – спиной, как в “упражнении на доверие”. Она была горячая и пахла вином и кардамоном – библейская комбинация. Ее волосы были забраны наверх; пара прядок пристала к влажной шее. Я поцеловал ее.
– Ммм, – сонно протянула Нина, – о чем это я?
– О недовольстве.
– Солнышко, помоги мне лучше с этими чертовыми мисками. Спасибо. А сейчас, господа, – объявила Нина, вплывая в гостиную с первыми тремя порциями уже тающего десерта, – вечер принимает трагический оборот.
Что уж там, давайте я вам ее формально представлю. Нина Ляу была красива, я полагаю, – красива красотой узоров в калейдоскопе, центробежного разброса капель пролитого молока, лучиков солнца, преломленных в гранях стеклянной пепельницы: каждую минуту в ней что-то мерцало и изменялось. В один момент ее красота концентрировалась в пряди волос, косо падающей на лоб смелым мазком на монохромном холсте. Она откидывала эту прядь с глаз, и на долю секунды центром ее красоты становилось движение легкой руки. Она одевалась, по ее собственным словам, как “из рекламной брошюры колледжа”, в крахмально-белые и мягкие бежевые тона, узкие юбки и кашемир, но при этом любила разбивать строгость своих ансамблей инфантильными причудами: здесь пластмассовое кольцо, выигранное в тире, там мультяшная заколка. Таким был и ее характер – безупречно строгий фасад с еле заметной трещинкой уязвимости.