Казаки в Абиссинии - стр. 47
Место для лагеря соединялось с городом широкой каменисто-песчаной дорогой, по одну сторону которой пролегали узкие рельсы. С раннего утра и до вечера по этой дороге возят воду для города. Уже издали слышно своеобразное частое покрикивание сомалийских мальчишек, сопровождающих ослов. Маленькие серенькие ослики с обеих сторон нагружены большими четырехугольными жестянками с водой. Они идут партиями по 10–15 штук, подгоняемые тремя-четырьмя мальчиками.
– Але́-алэ, але́-алэ, оля-лэ, – часто нараспев повторяют они, и покорные животные мелкой тропотой[31] спешат к городу.
Иногда вместо мальчишек ослов сопровождает черная женщина с красиво обтянутыми пестрым шарфом грудями, стройной упругой ногой и безобразным черным лицом с грязными курчавыми волосами.
Трудно привыкнуть к этому черному телу сомалей, смотреть на них спокойно.
Всё утро разбиваю лагерь, а в то же время нанятые арабы возят вагонетки с багажом.
Солнце печет немилосердно весь день.
Усталый и измученный возвращаюсь я домой в Hotel des Arcades, ем то, что нашему достопочтенному мсье Албранду, хозяину отеля, угодно преподнести, и ложусь спать.
Ставни открыты, дверь открыта, а тело всё-таки изнемогает от жары. Нет ночной свежести, нет ветерка, раскаленный воздух неподвижен. Под окном рычат верблюды и немилосердно стонет овца.
11 (23) ноября, вторник. С 6 часов утра идет энергичная работа на месте бивака. Третье сводное звено и часть первого переехали из Hotel des Arcades в пустыню. Кашеваром у них назначен Терешкин, провизию возят ежедневно на вагонетках из Джибути. Это дробление конвоя вызвано необходимостью работы в лагере и содержания караула при свезенном в лагерь имуществе. Разбиваем и рассортировываем палатки лагеря, а я в промежутке наблюдаю за жизнью около сада.
У самого колодца стоит высокая белая башня, укрепление – одна из первых построек, сделанных французами на сомалийской территории. В этом закоулке, бедном и грязном, среди самой неприхотливой обстановки, живут два молодых француза-колониста. На глинобитной стене висит ружье Гра, в углу револьвер, грязное ложе и грязный стол – вот обстановка этих пионеров. Кругом торчат сухие мимозы, сзади колодцы, где день и ночь шумят и кричат арабы, где ревут верблюды и мулы. Еще далее – сомалийский огород. В губернаторском саду в круглой хижине из ветвей мимозы и камыша живут арабы, сторожа сада. В самом саду чирикают и свистят хорошенькие птички – ткачи. Их гнезда, связанные из тонкой нитки, образуют грушевидные, искусно вытканные мешки, которые свешиваются вниз с концов ветвей. Желтые с сероватой спинкой ткачи и серенькие ткачихи то и дело перелетают с мимоз на гранаты и обратно. Серые с черным хохолком и черной грудью воробьи с таким же резвым писком, как и у нас на огородах, порхают из конца в конец. Изредка пролетит над песчаным руслом серый голубь с розоватой грудью да громадная черная ворона величиной вдвое больше нашей. Всё дышит в саду тишиной запустения, но и несмотря на это пальмы и тамаринды с их нежной листвой, громадные белые цветы мимоз и пурпурные колокольчики гранатовых деревьев имеют своеобразную прелесть. Смотришь вдаль, в пустыню, на серые крыши сомалийских хат у Джибути, на всхолмленное поле песков, покрытых мелким вереском, на далекое море, на высокие горы у бухты и чувствуешь, что это что-то новое, неизведанное, не европейское, не русское…