Кавказские каникулы - стр. 16
Все блюда были невероятно вкусны. Конечно, в то время очарованная душа Анны воспринимала все в превосходной степени. Прекрасен был капитан-итальянец, посадивший ее за стол рядом с собой, великолепны были и старший официант, и сидевший напротив турецкий офицер. Чудо как хорош был и майонез.
Когда все поднялись из-за стола, старичок вновь подошел и протянул руку: «Позвольте…» Анна берется за его локоть, и они продолжают прогулку по палубе. Вновь старик опирается на Анну, Анна вновь сжимает его локоть, и так, поддерживая друг друга, они трижды обходят палубу по кругу. Наконец, Анна утомилась и заметила деликатно, что хочет спать.
– Баюшки? – спросил старик.
– Баюшки, – рассмеялась Анна.
Дальше было так. Где только этот старый человек нашел столько сил, чтобы броситься на нее, схватить ее в объятия и попытаться поцеловать. И чтобы при этом на палубе не оказалось ни души, а Анна к тому же споткнулась, и старик еще больше разбушевался, будто в ухо ему влетел слепень. Анна изловчилась и ударила его коленом в живот. Старик тут же упал и неподвижно распростерся посреди палубы.
– На помощь! – кричит Анна. – Я убила человека!
Сбежались горничные, стюарды, народ. Среди прочих – католический монах, он принялся успокаивать дрожавшую всем телом Анну.
– Дитя мое, – обратился он к ней. – Ты невинна, но будешь несчастна в жизни. Если ты окажешься на распутье, приди и постучи в мою дверь. Патер Петрос, дом иезуитов, Самсун.
И протягивает руки, чтобы отечески обнять ее и увести.
– А-а-а! – кричит Анна и кидается к капитанскому мостику.
Капитан и в самом деле оказался великолепным. Он напомнил Анне отца: курил трубку с тем же табаком, и, как и отец, тоже играл сам с собой в шахматы. Он позволил ей сколько угодно сидеть в рубке. Четыре дня морского путешествия для Анны остались незабвенными и закончились столь быстро, сколь быстро заканчивается все прекрасное.
На пятый день, еще до рассвета, «Сицилия» зашла в порт Батума. Дядя Алекос с тетей Клод ждали на причале.
И тогда Анна пережила величайшее в своей жизни потрясение.
– Голубушка моя, с приездом! – сказал дядя Алекос, целуя ее.
Ласковый дядя Алекос! Господи, помилуй! Анна изумилась.
Если бы погребальная маска Агамемнона[85] раскрыла уста и произнесла «голубушка моя», Анна бы не так удивилась. Это было первое потрясение. Вторым потрясением оказалась челюсть тети Клод. Странное дело, раньше ее челюсть не была такой. Как она могла так измениться? Прямо палеолитическая. Сорок тысяч лет эта квадратная челюсть ждала Анну на батумской пристани.
Если бы такая челюсть попала в руки Самсону, он бы убил еще лишнюю тысячу филистимлян