Катись, бывший! - стр. 27

Тьфу! Воистину бабская дурь лечится только двумя или тремя стабильными прыжками на грабли. И то не факт.

— Никто ничего не разбрасывает, — рыкает Лазарев в ответ и одергивает ворот кожаной куртки. — И вчера я не знал, что у меня освободится вечер. Работы в офисе до жопы. Просто сегодня повезло.

— Ну, ой. Папин золотой мальчик, оказывается, познает на бархатистой шкурке прелести жизни простых смертных? Жаль, очень жаль. Твоих коллег, разумеется.

Он болезненно морщится, словно выпад попал в мягкое и незащищенное место. Сцепляю зубы, чтобы не ляпнуть извинения. Не хочу показывать, что мне жаль его. Он не заслужил ни моего хорошего отношения, ни сочувствия, ни уважения.

«У нас с отцом все сложно, воробушек. Он лепил из меня идеал, но то ли техника подкачала, то ли материал изготовления бракованный».

В голове всплывает один из наших последних разговоров. Самый, наверное, откровенный из всех. Тогда Лазарев упомянул отца, когда я рассказала о своем родителе. Поведала, как мы с мамой оказались брошены гулящим козлом.

«Иногда лучше ненужный ребенок, чем такая любовь. Поверь, воробушек».

— Разрешение, Аня, — Лазарев вновь спокоен. — Мне нужна возможность забирать Кирилла из садика.

— Нет.

— Почему?

«Тебя и так слишком много в нашей жизни!» — ору про себя, а вслух отвечаю: — Ты неблагонадежен, Лазарев. Привычка исчезать внезапно и появляться по воле случая не лучший пример для Кирилла.

— Это не касается нашего сына, — возражает.

— Моего.

— Нашего.

— Нет, Лазарев! — рявкаю, и охранник в будке подпрыгивает. — Моего. Это мой сын. А ты просто прочерк в его свидетельстве о рождении и набор генов, который достался по наследству. Больше ничего.

Он зол, а я — в ярости и сосредоточена. Тяжело дышим. Смотрим друг на друга в упор, как дуэлянты на поле боя. Жду. Когда он достанет воображаемый револьвер, чтобы опередить его. Выстрелить первой, нанести смертельный удар.

Уничтожить.

— Ладно, как хочешь.

Лазарев прикрывает глаза, вздыхает и опускает широкие плечи. Растерянно моргаю от такой реакции. Бурлящая жижа негативных эмоций постепенно остывает, потому что на лице Лазарева проступают следы настоящей усталости.

Замечаю и синяки под глазами, и глубокие мешки, и залегшие в морщинках тени. Он измучен, высосан до основания. Будто долго-долго не спал. Поражаюсь, как в таком состоянии Лазарев садится за руль.

Убиться можно.

— Ладно, — ежусь от собственной капитуляции и растираю внезапно озябшие руки. — Сейчас зайдем к заведующей. Только паспорт возьми. Там списки составляются. И каждый раз мне пиши! — добавляю чуть эмоциональнее.