Катись, бывший! - стр. 24

Сложно бороться, когда от одного поцелуя все баррикады сносит на хрен.

— Хочу.

— Тогда разберусь с работой и приеду к вам на весь отпуск, — радуется мама, и я невольно улыбаюсь. — Помогу по хозяйству, а то ты у меня криворукая…

— Мам!

— Молчу-молчу.

— Приедешь и будешь отгонять от нашего порога Лазарева, — безапелляционно заявляю, на что получаю довольный смешок.

— Или приучать к порогу? Он, кстати, приличный борщик ест или сидит на диете из устричных котлет под соусом из фуа-гра?

— Мама!

— Шо? Мне надо знать, чем травить дорогого зятя.

— Ты сказала «кормить»?

— Естественно, вишенка, — хихикает мама, и я цокаю языком. — До встречи. Позвоню, как согласую отпуск.

— Отлично.

— Кирюшеньку поцелуй за меня.

— Окей.

— И козленку передай, что скалка сделает из него приличного мужчину. Или коня. Как получится.

— Мам!

— Пока, вишенка.

Цыкаю и недовольно смотрю на погасший экран. Водитель судорожно кашляет, тихонько смеется. Злобно кошусь на него, затем демонстративно опускаю стекло. Пусть дует посильнее и на меня, и на него.

Ибо нечего подслушивать!

12. Глава 12. Женя

— Не положено.

— Вы, блядь, издеваетесь! — рявкаю, приложив телефон к уху.

Короткие гудки и сброс. Восемнадцатый, сука, раз.

С кем можно столько трещать?

— Я отец Кирилла Вишневского, — повторяю заевшую пластинку.

— В паспорте не написано, а в базе ничего нет, — пожимает плечами и трясет красной книжечкой. — Не положено.

— Мужик, ты знаешь, кто я?

— Хоть Папа Римский, хоть Римский-Корсаков. Не…

— Да понял я!

Раздраженно запихиваю телефон в карман кожаной куртки.

Ее высочество, Анна Эдуардовна Вишневская, за ворохом личных вопросов запамятовала, что на отца ребенка нужно не только крыльями махать и графиком посещений тыкать в нос. Но и пропуск в детский сад оформить.

— А Корсаков через «ф» или «в» пишется?

— Через «еб твою мать».

Охранник кидает осуждающий взгляд поверх очков. Закатываю глаза.

— Через «в».

— Все равно не подходит, — напряженно сопит и царапает что-то на помятом листе.

Зря только пыжился. Данные пробивал, столик в детском кафе заказывал. Все мои старания, включая тщательно выбранный подарок Кирюше, бьются о яйца какого-то хмыря, любящего потрепаться.

Бесит, блядь.

Представляю, как Аня смеется над тупорылой шуткой стареющего козла. Его блестящие поросячьи глазки нагло пялятся на роскошную грудь, а жирные пальцы сжимают изящные колени.

От живости картины перед глазами меня корежит. От желания превратить свиное рыло в фарш с кровью шумит в ушах и пульсирует в грудной клетке.

Пинаю болтающуюся мусорку. Железяка, покрутившись солнышком, жалобно скрипит и выкидывает наружу все содержимое.