Карфаген 2020. Восхождение - стр. 1

Еще пару минут назад я сидел в одиночной камере и ждал дознавателя. Думал, меня обездвижат как особо опасного, допросят, а потом либо расстреляют за нарушение правил на Полигоне, либо отправят в лабораторию – изучать, почему, когда мне это надо, ломается техника и как мне удается приводить в норму людей со смертельными ранениями.

Но почему-то я на самом верху зиккурата, в роскошном зале, и человек, стоящий за моей спиной, настроен на диалог. Поворачиваю голову. Позади, метрах в трех от меня, заведя руки за спину, стоит сам…

Глаза лезут на лоб, но всеми силами стараюсь сохранить невозмутимость. Удивление сменяется злостью, но не порывистой, как язык пламени, а тяжелой, как могильный камень. Из-за этого человека погибли Вэра и Тейн, и неизвестно, что стало с Наданой и Лексом. Видимо, он сообразил, что я обладаю полезными способностями, и оставил меня для себя, буду у него чем-то типа придворного мага-лекаря.

Ну не о грядущем же суде аристо собрался разговаривать с тем, кого и человеком не считает! Что-то ему от меня нужно.

– Что с моими людьми? – спрашиваю то, что волнует больше всего.

Гискон вскидывает бровь – похоже, он удивлен больше меня – смотрит пристально и наконец говорит очень мягко, примерно как врач, пытающийся в чем-то убедить буйного психа:

– Леонард, здесь вопросы задаю я. От меня полностью зависит твоя судьба. Ты, похоже, не узнал меня…

– Почему же, ты – Эйзер Гискон, главный организатор «Полигона».

Разворачиваюсь к нему вместе со стулом. Передо мной высокий подтянутый мужчина в темно-сером кардигане до колен, черноволосый, гладко выбритый, похожий на Гамилькара Боэтарха, как брат. Один глаз у него карий, а второй – зеленый в янтарную точку. Чувствую его замешательство – он думал, что я начну трепетать и ползать по полу, вымаливая прощение.

Гискон смекает, что сам себя поставил в невыгодное положение, обходит стол и занимает стул напротив меня, сплетает пальцы.

– Тебе угрожает суд, Леонард. Надо ли говорить, что приговор зависит от меня?

На языке вертится «кто бы сомневался», но оставляю колкость при себе. Хочет поговорить – будем вести диалог на равных.

Подаюсь к нему.

– Эйзер, по идее, я должен был сейчас сидеть в грязной вонючей камере и дожидаться суда, а еще вероятнее – валяться с пулей в голове. Раз я жив и удостоился чести говорить с тобой, значит, у тебя на меня есть какие-то планы, давай обойдемся без запугиваний и перейдем к делу.

По ходу дела сканирую Гискона, запрашивая в том числе дополнительную информацию, она меня сразу же удивляет: у героя-любовника три официальных ребенка и двадцать два бастарда. Интересно, он о них знает? Личность он разносторонняя, занимается политикой, журналистикой, шахматами и восточными единоборствами. Единственное его преступление – клевета.

Культу Ваала принадлежит разве что по долгу службы, атеист, если проявить его паранормальные способности, он получит абсолютную память.

Гискон высок, метр девяносто два, и атлетичен – девяносто килограммов. Интеллект – 17. Здоровье – 17. Но самое интересное – его отношение, он ко мне равнодушен.

– Здравое предложение, – кивает Гискон. – Я долго за тобой наблюдал, Леонард. И оказалось, что ты известная личность: спасал детей в аэропорту, предотвратил теракт, нашел логово черных трансплантологов. И все это за кратчайший промежуток времени! Подвиги Геракла меркнут! Талант, я бы сказал. Очень разносторонний талант. А теперь я тебе кое-что хочу показать, только, пожалуйста, не перебивай меня, посмотри и послушай, вопросы задашь потом.

И снова на экране появляется нарезка кадров с моим участием, когда я «ронял» дронов в нужный для меня момент, а под конец чуть не уронил флаер с Гисконом на борту.

– Правда, странные совпадения? – спрашивает Гискон, задумчиво глядя на экран. – За много лет ни один дрон не вышел из строя, а тут – сразу два, и все возле тебя, и в самый интересный момент. А ведь запрещено причинять вред дронам!