Карантин - стр. 18
Наверное, напрасно ты на это надеешься, думала я, прислушиваясь к стуку кованых башмаков…
Не всё в наших силах, мой мальчик. И чтобы Леонид стал другим, необходимо прежде всего его, Леонида, желание. А одного твоего желания – явно недостаточно. Это излишнее самомнение: думать, что ты можешь кого-то перевоспитать.
Думать, что я могу кого-то перевоспитать…
Говорить или не говорить?
Ты судишь о людях по себе. Есть поговорка: «Каждый судит в меру своей испорченности». О тебе же можно сказать так: ты судишь в меру своей неиспорченности. Ты в людях видишь только хорошее. Закрывая глаза на всё остальное. Если хорошего разглядеть не удаётся, – как в «нацисте» Леониде – ты жалеешь и любишь ещё активнее.
Ты прав: каждый человек достоин любви. На данном этапе жизни ты воспитываешь в себе всепонимание и всепрощение. Одно время меня это радовало и восхищало, ведь ещё памятен твой переломный возраст, не так давно это было, когда ты был убеждён, что вокруг – сплошь «враги».
Ты – максималист. Из одной крайности – в другую.
Прости, но я должна была тебе это сказать. Наверное, всё же надо (ведь надо же?) учиться отличать чёрное от белого. Правду от лапши. Друзей от врагов. Всеядность не доводит до добра. Августовский аллергический криз, теперь – дифтерия… Не результат ли это твоей всеядности?.. Подумай. Сейчас у тебя есть для этого время. Господь дал тебе возможность.
Говорить или не говорить? Про окурки на полке, где иконы… Увидев это, я была в шоке. Тем более, ты говоришь: в доме никто не курит. Значит, курят в твоё отсутствие? Приходят и живут… И творят, о чём ты не ведаешь…
Так не хочется тебя огорчать, ты ещё болен. Но – приходится, ничего не поделаешь. Может, эта болезнь послана нам всем с каким-то смыслом? Постараемся его понять, милый.
Только вот Ксюню безумно жалко. Дети всегда страдают безвинно…
* * *
Перед обедом приехал Гавр. (Общались там же – у лифта.) Привёз мне новенький симпатичный халатик – чтобы не пугать Ксюнечку буро-зелёной больничной страшилкой, которая на мне была надета. Ещё привёз игрушек, книжек и дюжину разных соков для Ксюнечки. Только бы пила!
Постояли на лестнице, погоревали… Смотрела в твои глаза, полные любви и тревоги.
Я сказала: «С праздником! Сегодня – Рождество Богородицы». – «И тебя, милая». – «Сходи, пожалуйста, в храм, закажи молебен Богородице.» – «Обязательно. Да, тебе привет ото всех. Феликс, Оля Щепалина и Серёжа Трофимов отслужили молебны о наших детках. И Наташа Кнорре. Все за вас молятся». – «Я это очень чувствую. Спасибо всем. Каждому.» – «Пух очень переживает, что накричал на тебя…» – «И ему спасибо». – «Сегодня вечером провожу тусовку». – «Откуда у тебя силы, милый?» – «Антоша очень просил, я обещал. Надо. Ему это очень важно: чтобы первая тусовка состоялась. И потом: я горжусь, что он мне доверил такое дело. Кстати и с ребятами его познакомлюсь. И погляжу на них и послушаю, тема-то тусовки – поэтическое творчество. Интересно всё-таки, что пишут нынешние молодые. Им сегодня столько же, сколько было нам, когда мы встретились…» – «Жалко, что я не услышу.» – «Ещё услышишь». – «Удачи тебе…»