Размер шрифта
-
+

Как вам это понравится. Много шума из ничего. Двенадцатая ночь. Перевод Юрия Лифшица - стр. 30

РОЗАЛИНДА. По-твоему, он ветрен в любви?

СЕЛИЯ. Если любит, то да, но в нашем случае, кажется, любовью и не пахнет.

РОЗАЛИНДА. Но ты же собственными ушами слышала, как он клялся в любви.

СЕЛИЯ. Вчера слышала, но сегодня пока еще нет. Кроме того, клятвы влюбленного сродни ручательствам торгаша: оба пытаются всучить просроченные векселя. Кстати, он здесь в лесу состоит при герцоге, твоем отце.

РОЗАЛИНДА. Вчера я имела удовольствие встретиться с отцом и ответить на кучу его вопросов. Особенно он интересовался моим происхождением, но я сказала, что в этом отношении мы с ним совершенно равны. Он лукаво посмотрел на меня и удалился. Но к чему ты приплела моего отца, когда у нас есть более существенный предмет для разговора – Орландо?

СЕЛИЯ. О, он поистине прекрасен! Прекрасны его стихи, его речи, его клятвы, которые он беззастенчиво разбивает о сердце своей возлюбленной, – это в нем особенно прекрасно. Он похож на горе-рыцаря, который пытается атаковать противника сбоку, но вылетает из седла с переломанным копьем, напоминая при этом гусака, хотя и благородного. Но разве не прекрасно все, что делает молодость, помноженная на сумасбродство! Но сюда идут.


Входит КОРИНН.

КОРИНН. Вы, господа, все интересовались
      Тем по уши влюбленным пастушком,
      Который, помните, ходил за мною
      И до небес превозносил пастушку,
      Жестокую владычицу свою.
СЕЛИЯ. И что с того?
КОРИНН. Хотите посмотреть
      На представление в живых картинах,
      Где бледную, но искреннюю страсть
      Румяное бесстрастье отвергает?
      Пожалуйста, могу вам показать.
РОЗАЛИНДА. Чужая страсть подпитывает пыл
      Того, кто от любви лишился сил.
      Сочувствуя игре чужих страстей,
      Я, может быть, приму участье в ней.
(Уходят.)

Акт третий. Сцена пятая

Другая часть леса.


Входят СИЛЬВИЙ и ФЕБА.

СИЛЬВИЙ. О Феба, не гони меня, о Феба!
      Не убивай с небрежностью такой.
      Палач, и тот свою жалеет жертву,
      Хоть от привычки головы рубить
      Окаменело сердце у него.
      Иль ты, неумолимее, чем он,
      Чья жизнь – кровопролитие сплошное?
ФЕБА. Хорош палач я, нечего сказать,
      Раз не могу от жертвы убежать.
      Мои глаза, сказал ты, убивают?
      Ты очень мил, а главное – правдив.
      По-твоему, нежнейшие глаза,
      Что прячутся пугливо от пылинки,
      Тираны, душегубы, палачи?
      Раз так, то я сейчас тебя убью.
      Как? Ты не умер? Даже не упал?
      Хоть притворился б! И тебе не стыдно?
      Не ложь ли, что мои глаза – ножи?
      Куда ты ими ранен, покажи.
      Вот если б ты иголкой укололся
Страница 30