Как вам это понравится. Много шума из ничего. Двенадцатая ночь. Перевод Юрия Лифшица - стр. 27

ОРЛАНДО. Увы, юноша. Клянусь нежной ручкой Розалинды, это несчастный – перед вами!

РОЗАЛИНДА. Неужели эти стихи выражают всю силу вашей любви?

ОРЛАНДО. Ни стихи, ни разум человеческий не в могут выразить то, что невыразимо.

РОЗАЛИНДА. Но ведь влюбленный – это сумасшедший, и его, как всякого безумца, следует подвергнуть бичеванию и засадить под замок. И если этих идиотов не лечат таким образом, то лишь потому, что любовное безумие сродни эпидемии: оно свирепствует и среди тех, кому следовало бы стать врачами. И только я своими предписаниями исцеляю несчастных больных.

ОРЛАНДО. Неужели вы кого-то уже исцелили?

РОЗАЛИНДА. Одного исцелил. Дело было так. Я заставил его вообразить, что я – его возлюбленная. Он должен был, по моему приказу, ежедневно обхаживать меня. А я, подобно молодой луне, непрерывно менялся. Женщина в моем исполнении была то капризной и жеманной, то желанной и любящей; она представала то гордой и неприступной, то веселой и легкомысленной; порою она заливалась слезами, порою беспричинно хохотала; иногда она понарошку прикидывалась страстной, то есть поступала как дети, а дети и женщины – это ведь животные одной породы. Она то любила беднягу, то ненавидела; то звала, то прогоняла; то жалела, то высмеивала. В результате этих процедур любовная болезнь моего пациента превратилась в душевную: он вырвался из водоворота обыденности и затаился в монастырской тиши. Мое лечение пошло ему на пользу. Если хотите, я могу заняться и вашим сердцем: очищу ее от любовной копоти, промою и сделаю похожей на сердце здорового осла.

ОРЛАНДО. Нет, юноша, меня исцелить невозможно.

РОЗАЛИНДА. Для меня нет ничего невозможного. Вы только зовите меня Розалиндой и каждый день являйтесь вздыхать под мое окошко.

ОРЛАНДО. Клянусь любовью, приду. А где вы живете?

РОЗАЛИНДА. Идемте, я вам покажу. А вы расскажете, как найти вас.

ОРЛАНДО. Буду рад сделать это, милый юноша.

РОЗАЛИНДА. Нет, я теперь для вас Розалинда, привыкайте. Сестра, идем? (Уходят.)

Другая часть леса.

Входят ТОЧИЛЛИ и ОДРИ. За ними – ЖАК.

ТОЧИЛЛИ. Милая Одри, давай вместе пасти твоих коз. Ну-с, Одри, я тебе по сердцу? Как ты относишься к моему скромному образу?

ОДРИ. Образу? Господи помилуй! Никогда бы не подумала, что вы носите с собой образ.

ТОЧИЛЛИ. С тобою, Одри, я ни дать ни взять влюбленнейший из поэтов – благородный Овидий. Я спокоен среди твоих коз, как и он, не опасаясь козней Августа, был спокоен среди готов.

ЖАК (в сторону). О образованность! Как ты оказалась в таком убожестве!

ТОЧИЛЛИ. Когда твоих стихов не слушают, когда твои остроты не попадают в цель, – это ужасней, чем для бродяги невозможность заплатить за выпивку в трактире. Почему боги не сделали так, чтобы поэзия была у тебя в чести?