Как быть съеденной - стр. 28
– Скажи это.
– Мне очень жаль, – произносит Бернис. Эшли поднимает голову.
– Ну да, мне тоже, – отзывается она. – Потому что я умерла.
– Ты хочешь поговорить о том, как ты умерла? – спрашивает Бернис.
– От ножа, от молотка или от чего-нибудь еще? – предполагает Эшли.
– Какой от этого толк? – спрашивает Гретель.
– Думаю, это проработка личных связей, – говорит Руби.
– Ты умерла легко, – произносит Бернис. – Тебя просто сразу задушили.
– Легко? – переспрашивает Эшли. – Это тебе легко говорить, потому что ты жива. Они вообще нашли части моего тела? Разве меня не разрубили на куски, а потом похоронили во дворе или вроде того?
– Эшли, – вмешивается Рэйна, – ты действительно думаешь, что женщины, которых убил Эштон, злились бы на Бернис за то, что она выжила?
– Я бы злилась, – отвечает Эшли. – Ее спасло – что? – покупка через интернет. Если я умерла, то больше ничего не смогу купить в интернете.
– Почему ты спрашиваешь о том, как она умерла, Бернис? – интересуется Уилл.
– Потому что это все, о чем они хотят говорить.
– Кто хочет говорить об этом?
– Мертвые.
– Что ты имеешь в виду?
– Призраки? – шепчет Эшли.
Бернис трет затылок, потом касается мягкой, теплой точки под ухом, возле угла челюсти. Слегка приоткрывает рот, чувствуя, как движется ее челюстной сустав. Все части ее тела по-прежнему на месте, по-прежнему работают слаженно, по-прежнему составляют живое человеческое тело.
– Они говорят со мной, – поясняет она. – Они в его мебели. Они в его вещах.
Взгляд Уилла проясняется.
– Мертвые женщины говорят с тобой? – спрашивает он. – Как?
– Не знаю. Словами – в некотором роде. Чем-то средним между словами и мыслями. Они у меня дома. Они не дают мне спать.
– С этого и надо было начинать, правда, – ворчит Руби.
– О чем они говорят? – спрашивает Уилл.
– О, о многом, – отвечает Бернис. – Или, точнее, ни о чем.
– Расскажи нам, – просит Уилл.
– Вы думаете, что я сумасшедшая.
– Лично я не вправе называть кого-то сумасшедшим, – возражает Гретель. Рэйна кивает в знак согласия.
– Выкладывай, – говорит Эшли.
Несколько дней спустя я, ощущая себя усталой и невыспавшейся, проснулась в своей старой комнате в доме матери. Моя голова лежала в изножье кровати, под таким углом, чтобы ее обвевал сырой ветер с моря. Мгновение покоя – а потом я услышала стрекот вертолета, висящего в небе, и звук работающих на холостом ходу двигателей – стадо съемочных фургонов выстроилось вдоль всей улицы. Я открыла глаза, и в поле моего зрения оказался угол особняка: синий на синем, нереальный, словно коллаж.
«Серийный убийца», – вещали в новостях, и в моих снах бывшие женщины Эштона представлялись легионом неупокоенных мертвецов. Они выползали из-под половиц и кроватей в особняке, их ледяная кожа была синеватой, глаза темными, словно синяки, черты их лиц расплывались. Они шли ко мне одинаковой шаркающей походкой, из гноящихся черных ран выпадали опарыши. В этих снах на моей собственной руке (живой, цвета здоровой плоти) темнело багровое пятно в форме ключа.