К востоку от полночи - стр. 40
– Я знаю. Ты выдержишь. Ты сильный.
Она замолчала, отвернулась к окну и долго смотрела на осенний бесконечный дождь. Печальная улыбка скользнула по лицу.
– Я мечтала стать балериной, но мама не пожелала видеть меня бездетной и многомужней. Зато я теперь многодетная и фактически безмужняя…
– Но… как же он?
– А! – нарочито беспечно махнула рукой Галя. – Это он в клинике такой. Маститый ученый муж с повадками льва. А дома – тряпка, слабак и нытик. Я бы давно развелась с ним, да вот все не могу. Жалко. Детей жалко, его, себя. Да и что изменится… Посмотришь на людей – каждый несчастен по-своему, каждый мучается и страдает. Твое горе намного сильнее, а ведь ничего, держишься, не опускаешься, не жалуешься. Я бы с ума сошла, если бы мой сын умер. И представить такое страшно.
– Ничего, – сказал Чумаков, – ничего нельзя изменить. Слишком поздно.
– Вот как! – Она вскинула голову, рассмеялась, – Нам не по семьдесят лет, Вася. И знаешь что, поехали!
– Куда? – ошарашенно спросил Чумаков.
– К тебе. Вот куда!
Чумаков ошалело уставился на нее, потом, опомнившись, путаясь в пуговицах, стащил халат, смял его, сжал под мышкой и сказал:
– Поехали.
– Оденься, – улыбнулась она, побледнев. – Осень на дворе. Я буду ждать тебя на следующей остановке.
Это было началом.
Началом трудной и странной любви. Приходилось скрываться от всех, встречаться урывками, проводить вместе короткие часы.
Радость тела, смятенье души, покаянные слезы, тоска и счастье.
Тогда и проснулась дремавшая совесть Чумакова, тогда и заговорила в полный голос:
«Это ты, – сказала она, – ты виноват. Ты погубил жену и сына, ты не смог простить, ты! Это ты струсил в юности и сейчас, как мелкий воришка, воруешь чужую жену. Не можешь решиться на честный поступок, объясниться до конца, нарушить свой дурацкий покой скандалом. Трус! Ничтожество! Боишься!»
«Да, я боюсь, – сознался Чумаков. – Да, я виноват, что тогда накричал на жену. Виноват, что не сказал о своей любви Гале раньше. Да, я не могу решиться на открытый бой. Но как ты не понимаешь, что чем глубже врастаешь в человека, тем больнее его терять! Я больше не выдержу».
«Еще бы, – ехидно сказала совесть голосом Костяновского, – намного удобнее любить чужую жену. Ни тебе семейных хлопот, ни забот».
«Я брошу, – сказал Чумаков, – вот увидишь, я брошу. Я ей все объясню, она поймет, она простит меня».
«Зато я тебя никогда не прощу! – закричала совесть. – Я замучаю тебя! Заморю!»
Он пытался забыть Галю, избегал встреч, не поднимал телефонную трубку, окружал себя нуждающимися в помощи людьми, но это удавалось лишь на короткое время – месяц, два, не больше.