Измена, развод и прочие радости - стр. 39
— Я никогда не хотел детей… — голос утихал. — Я и теперь их не хочу, но когда узнал об этом, мне показалось, что я всё время себя обманывал и буду рад. Но я ошибся. Я ни черта не рад. Меня бесит это всё. Не пойму, что именно. Но ты, вот если бы ты была беременна, тогда я точно был рад, потому что это был бы наш с тобой ребёнок. Ты бы ходила беременная, ты бы, как любишь, с ироничными монологами о любви селёдки и клубники, сама шутила. Ты бы на УЗИ не сопли глотала, а с присущим тебе ехидством сказала что-то примерно такое, что вот, Рубенской, я ношу под сердцем твоего наследника, ты уж поднажми, чтобы ему было что наследовать…
— Прекрати, — с комом в горле прервала я. Знал бы он сейчас, как мне хочется все вазы мира разбить о его голову, знал бы он, как мне отчаянно не хватает боевой катаны, чтобы отрезать ему его проклятый язык… Знал бы он, что с категории засранца он сейчас упал ещё ниже, наверно, к придуркам обыкновенным.
Меня выворачивало от его речи. Он просто топтался по больному. Шаркал растянутыми сапогами по моим мечтам. Вдавливал в мировой навоз все мои планы и надежды. Он без ножа кромсал меня.
— Нет, — всё не успокаивался бывший муж. — Я не прощу себе, если ты сейчас всего не услышишь. Понимаешь, я люблю тебя. Ещё сильнее люблю. А когда увидел, как этот идиот тебя лапает и целует, меня взорвало. Только тогда я понял, что безвозвратно теряю тебя навсегда. Хотя ты никогда и не принадлежала мне. Ты была сама своя. И твоя любовь… В первую очередь ты любишь себя, а не меня. И за это я влюбился в тебя… За то, что ты всегда оставалась мне недоступна. Но потом я начал уставать завоёвывать тебя каждый день, час, год… Мне казалось вот будь ты теплее, нежнее, тогда всё бы было лучше, но меня бесят, вымораживают эти сопли, потому что я хочу добиваться, сражаться, покорять. Мне не нужна никакая другая, кроме тебя…
— А сейчас мне не нужен ты…
— Я никогда тебе не нужен был, — он горько усмехается, а у меня чашка с чаем трясётся в руках. — А после всего… Ты не сможешь меня простить, но я и не прошу, потому что сам себя не прощу. Просто дай мне шанс всё исправить?
— Что исправить, Миш? — мне хочется кричать в голос, но я стискиваю зубы, по ощущениям, стирая их до дёсен. — Что ты можешь исправить? Что ты сделаешь с этим ребёнком, с этой женщиной? Что ты сделаешь с моей памятью?
Молчание. Тяжёлое, как гуща от кофе. Оно растекается по воздуху. Оседает крупными коричневыми пятнами. И от аромата его становится невозможно дышать. Грудная клетка конвульсивно дёргается, а лёгкие не впускают в себя и капли кислорода.