Измена. Право на истинную - стр. 45
— Будь на твоем месте Вестар, он бы оценил по достоинству этот цирк. Он бы посмеялся.
— Да уж не сомневаюсь.
— Он из кожи вон лезет, чтобы свою жизнь окрасить в эпатаж, иронию, а у тебя все само по себе получается, — встряхивает платком. — Даже ты тут его уделал. Узнает, патлы свои шелковистые повыдирает.
— Да хорош тут хохмить, — цежу сквозь зубы. — Я не в духе.
— А я думаешь в духе? — шагает к Кристаллу и вздыхает. — Тот, кто много шутит, обычно самый печальный человек.
Наклоняется, аккуратно подхватывает Кристалл Беспамятства, накинув на него платок, и распрямляется, тихо покряхтывая:
— Мариус, ты там как?
— Оставь меня! Ненавижу тебя!
— Может, ты хочешь сладенького?
Молчание, и Жрец вздыхает:
— Я на кухне заприметил клубничный пирог. Разбитое сердце только сладким и лечится.
— Я тебя убью.
— Я понял, весь пирог хочешь.
Жрец шагает мимо, шаркая босыми ногами:
— Ты хоть ему скажи пару ласковых слов, Альфа.
Я зря вернулся. Лучше бы я остался диким волком в весеннем лесу, где все просто и понятно. Никаких тебе жрецов, чародеев. Только игривая волчица рядом, и вы с ней бегаете вокруг старой ели сытые и довольные.
Через пять минут мы стоим у двери спальни, и жрец мрачно обращается к стражникам:
— Волчат надо забрать.
И теперь в нем нет ни тени шутливости или насмешки.
— Волчат забрать, — повторяет он, — хвостатую красавицу, вероятно, придется связать. И где эта тряпка Мариуса. Ее тоже тащите сюда.
— Миледи будет против, — тихо говорит один из стражников.
— А что делать? И девку ее тоже из комнаты выведите, — Жрец разминает плечи. — В темпе, милые.
Слуги приносят зачарованное полотно, и стражники с парочкой ловких охотников решительно вваливаются в спальню. Крики, рык, грохот, уговоры успокоиться и не кусаться на грани ругательств и проклятий, но зверь во мне терпеливо ждет, не распознав во мне намерений навредить его Нареченной.
— Да что же ты опять задумал, ирод проклятый?! — орет в мою сторону служанка Илины и пытается вырваться из крепкого захвата. — Да чтоб тебе пусто было! ты ее проклятие, наказание!
Ее тащат прочь, а мне суют поскуливающих испуганных волчат окровавленные руки в глубоких равных укусах:
— Милорд…
Я прижимаю подвывающих пушистых сыновей к груди, и тут мой зверь подает голос. Легкие заполняет вибрация тихого и ласкового рыка, и волчат замолкают, настороженно фыркнув.
— Иди, папаша, погуляй, — Жрец переводит на меня усталый взгляд.
Я молча киваю и иду по коридору, прижимая к себе волчат и прислушиваясь к надрывному вою Илины, которая ничего не понимает. Обездвижили, детей забрали, и ее Нареченный опять куда-то уходит.