Измена. Мой муж и моя сестра - стр. 18
– Я упала, – говорю тихо. – Когда шла домой от Лены. Споткнулась. Вот… – я показываю на коленку. Кровь капает. Все выглядит вполне убедительно.
Глеб с сочувствием смотрит на меня. Интересно, ему правда жаль или притворяется?..
– Подуй, – прошу. – Больно.
Глеб моргает, как будто не сразу понимает, что я сказала. А потом медленно подходит. Присаживается на корточки. Осторожно касается моей ноги.
– Ты же всегда ходишь в кедах, Ева, – шепчет. – Как ты так умудрилась?
Глеб склоняется и дует.
И в этот момент я дергаю ногой. Резко. Словно случайно.
И смачно бью его коленом в лицо.
– Ай! – вскрикивает Глеб и хватается за губу. – Ты чего?!
– Прости! Прости, я не хотела! – восклицаю, прижав руки к губам. – Я такая неуклюжая, я же тебе говорила… – шепчу и горько плачу. Жалобно так. Как будто я снова маленькая девочка.
Глеб морщится, но старается держаться. На его губе – ссадина. Красная. Быстро набухает.
Он долго смотрит на меня. Наверное, не понимает, что происходит. Видно, что в его голове крутится вопрос: что за черт?
Но Глеб все еще пытается быть заботливым.
– Ну ладно… – выдавливает. – Бывает. Сейчас оденусь и обработаю твою ногу.
Глеб уходит в ванную.
А я остаюсь сидеть и ждать.
12. Глава 12
Ева
Я просыпаюсь слишком рано – в комнате царит полумрак, за окнами размытый, сероватый рассвет, а воздух тяжелый, насыщенный запахом влажных полотенец и приторного аромата мужского геля для душа, который напоминает мне о чем-то фальшивом и отталкивающем.
Я лежу на спине, не двигаясь, слушаю ровное дыхание рядом – Глеб спит спокойно, глубоко, как человек, у которого на душе нет ни малейшей тени беспокойства.
Я поворачиваю голову и долго смотрю на него, стараюсь удержать в себе ту бурю, которая теперь живет внутри. Его лицо расслаблено, губы чуть приоткрыты, ресницы подрагивают. Глеб выглядит так, будто никогда не делал мне зла, будто ужас вчерашнего дня мне просто приснился.
Совсем недавно лицо Глеба ассоциировалась у меня с родным домом. Теперь – с пустым фасадом. Когда-то одно его прикосновение могло согреть меня в самый промозглый день. Теперь я чувствую только холод.
Я тихо выдыхаю, и кажется, вместе с воздухом из меня выходит все, что связывало меня с ним. Я медленно встаю с кровати, стараюсь не разбудить его, и почти на цыпочках ухожу на кухню.
Здесь, в полумраке, я на автомате ставлю воду на чай, насыпаю кофе в турку, достаю хлеб, яйца. Все делаю так, будто я еще живу прежней жизнью, будто мое сердце не превратилось за ночь в сгусток боли.
Руки двигаются привычно и точно, словно это не я управляю ими. Они стали чем-то отдельным, живущим без меня. Как актеры на сцене, разыгрывающие старую пьесу.