Измена. Мой муж и моя сестра - стр. 19
Я смотрю на пальцы, улавливаю их движения, и в этом отстраненном наблюдении понимаю: они больше не олицетворяют тепло или заботу, нет – они кажутся безжизненными ветками дерева, сломанными, сухими, ненужными.
Пока я жарю хлеб, на мгновение перед глазами встают воспоминания – как мы сидели на балконе с чашками кофе, укрытые пледом, строили планы на будущее, мечтали о доме за городом, о саде, о детях, о жизни, которая теперь кажется такой недосягаемой и чужой.
В груди нарастает боль. И она разрывает меня изнутри.
Я накрываю на стол, аккуратно, почти торжественно, как делала это все годы, будто бы пытаюсь сохранить видимость нормальности.
И в этот момент я слышу шаги. Глеб появляется в дверях кухни, в домашних трениках, растрепанный, зевающий, живой и довольный. Он подходит ко мне и целует в щеку, легко, беззаботно, будто бы между нами все так же просто и ясно, как раньше.
– Ммм, как пахнет... – бормочет он с улыбкой. – Ты самая лучшая жена на свете.
Я отвожу глаза. Не могу смотреть на него. Каждое его слово отзывается внутри меня тупой, ноющей болью, словно кто-то давит на старую незажившую рану.
– Сейчас умоюсь, – говорит он, почти шепотом, и направляется в ванную. Я слышу, как захлопывается дверь, как начинает течь вода. И тут на столе возле его чашки дрожит его телефон. Экран загорается. Сообщение от «Элина».
Я медленно протягиваю руку. Пальцы дрожат. Одно легкое касание – и я вижу:
«Вчера было прекрасно. Я не могу насытиться тобой. Люблю.»
Меня словно обухом бьют по голове. Слово «люблю» словно выжигает мне глаза.
Элина. Лена. Моя сестра. Мой кошмар.
Я роняю телефон на стол, отдергиваю руку, как от змеиной пасти.
Глеб все еще в ванной, шумит, бормочет что-то себе под нос. Он не слышит, не видит.
Он не знает, что я только что увидела.
Я стою и дрожу всем телом. Я не плачу. Я не кричу. Я просто чувствую, как мое сердце превращается в ледышку, а в груди разрастается пустота.
Глеб выходит из ванной, и я успеваю спрятать боль за вымученной улыбкой, за привычной маской спокойствия.
Он подходит, улыбается, садится за стол.
Я наливаю ему чай.
Глеб что-то говорит, а я киваю, хотя не понимаю ни единого слова.
Где-то глубоко внутри меня медленно зарождается что-то новое. И это не жалость к себе. Это огонь. Холодный.
Я смотрю на Глеба, на его довольное лицо и впервые чувствую странное, пугающее спокойствие.
«Хорошо…» – думаю я.
«Ты сам развязал эту войну. Но играть по твоим правилам я не собираюсь…»
Я ем и не чувствую вкуса. Глеб сосредоточенно двигает вилкой по тарелке и молчит. Мы оба делаем вид, что все нормально, что нет в этой комнате напряжения, густого и вязкого.