Избранные комментарии к русским переводам «Илиады» Гомера - стр. 6

Вечным богиням она красотою подобна, то правда!..»

Троянцы, которые уж куда больше потерпели бед от этой войны, чем ахейцы, не могут упрекнуть Елену за её красоту в том, что из-за неё идёт война. И говорят это не молодые люди, те уже бьются на поле боя за Елену, а говорят старцы, которые всё в жизни повидали. Но даже они не могут осудить Елену, хотя её красота для них не так желанна до безрассудства, как для молодых.

И вдруг мы видим, что Ахиллес называет Елену ужасной. Сильнейший из ахейских воинов называет ужасной прекраснейшую женщину. Это бросает тень и на самого Ахиллеса. Вряд ли так поступил бы по отношению к женщине настоящий мужчина, которого можно назвать джентльменом.

Интересен и тот факт, что в «Илиаде» такую характеристику Елене даёт только Ахиллес. Да и само это слово «ῥιγεδανῆς» (ужасная, бросающая в дрожь) встречается в огромной поэме единожды. Оно употреблено именно в этом месте 19-й песни, и только в адрес Елены.

Так что, думается, здесь более уместен перевод Гнедича, или Минского, которые называют Елену презренной, что не бросает тень на её внешность и точнее соответствует желаемому смыслу. Хотя тень на самом Ахиллесе всё так же остаётся, что вполне укладывается в его характеристику, которую я дал в статье «Странности «Илиады» и её главного героя».

У Гнедича в 21 песне «Илиады» встречается (впрочем, и в других местах тоже) неблагозвучное сочетание слов. В стихе 205 мы читаем следующее:

Сын же Пелеев пошел на пеонян, воинов конных,

Кои по берегу Ксанфа пучинного бросились в бегство,

Сочетание слов «сын же Пелеев» звучит неблагозвучно и воспринимается слухом не совсем хорошо. Но и Минский, и Вересаев в своих переводах, исправив «Пелеев» на «Пелея», в принципе не исправили ничего. У обоих так и осталось неблагозвучное сочетание слов: «сын же Пелея».

Даже если бы так было написано в оригинале, и это был бы дословный перевод, то в таких случаях, думается, не стоит переводить дословно. Здесь как раз оправдан даже вольный перевод, каким нередко злоупотребляют все переводчики. Но казус в том и состоит, что в оригинальном (древнегреческом) тексте этого нет.

205 αὐτὰρ ὃ βῆ ῥ᾽ ἰέναι μετὰ Παίονας ἱπποκορυστάς,

206 οἵ ῥ᾽ ἔτι πὰρ ποταμὸν πεφοβήατο δινήεντα,

То есть это место переводчики переводили скорее с Гнедича, чем с Гомера.

Но в следующем, 206-м стихе своего перевода Вересаев делает ещё более грубую, и даже непростительную ошибку для переводчика «Илиады». «Широкотекущий», «бурный» и «глубокопучинный» Ксанф, к которому на протяжении всей поэмы герои относятся с почтительным, трепетным уважением, и о котором в этой же песне, но выше, говорится, что трояне при жертвоприношениях бросали в Ксанф «волов без счёта» и «коней звуконогих», эту могучую священную реку Вересаев вдруг называет «речкой»: