Избранное - стр. 3
Потом они столкнулись в десятом классе. Он проводил ее до подъезда и она сказала:
– Эх, какой ты! Хоть пригласил бы куда-нибудь…
Толпа схлынула, оголив платформу, а Ирина Игнатьевна продолжала стоять, прижимаясь к нему, и рассказывать о работе, которую ей предложили вместе с самыми лучезарными служебными перспективами. Он покорно слушал и кивал.
– А на той неделе я отравилась, – заявила она.
– Надеюсь, что не от несчастной любви, – сказал он.
– Съела что-то в гостях. Была у одних… Ты-то меня не приглашаешь. А тогда из-за меня переживал. Ведь, правда?
Как это понять – переживал? С температурой, что ли, сидел? Или лежал с выпученными глазами и держался за сердце? Не помнит он такого. Но помнит, как пригласил ее в кино и как они встретились у метро «Багратионовская».
Она опаздывала. Выскочила из-за стеклянных дверей, оглянулась по сторонам и побежала ему навстречу, – ни до, ни после женщины не бежали к нему навстречу. На ней было длинноватое синее пальто и бордовый мохеровый шарф. Она поправляла шарф на бегу.
Перед ним она остановилась и радостно доложила:
– Вот и я!
«И что же это значит такое? – спросил он себя. – Это и называется первое свидание? У других все, как у людей, а тут… Впрочем, а чего тут плохого? У других, наверное, не лучше».
В зимние каникулы она позвонила ему и позвала к себе. Он пришел и нежданно-негаданно угодил на день рождения ее папаши – Игнатия то ли Сергеевича, то ли Степановича.
– А вот это – Алеша, – представила она его и гостям, и родителям.
Мамаша взглянула на него с досадой, папаша – с жалостью, гости – с недоумением.
Он тоже смотрел на всех с недоумением. С какой, собственно, стати, так вдруг – и на день рождения папаши? Но потом он привык, что с Ирочкой можно было в любой момент угодить в какую-нибудь несуразность.
– Алеша – Ирочкин друг, – пояснила мамаша и гости понятливо закивали.
– Что ж ты так долго шел! – недовольно сказал папаша. – Раньше надо было приходить!
Он собрался было сказать, что вышел тотчас после Ирочкиного звонка, но на него уже никто не смотрел.
Застолье, действительно, близилось к концу. Почти все было съедено и выпито. Ирочке пришлось отлить ему шампанского из своего бокала, а мамаша щедро вывалила в его тарелку остатки «оливье» – очень сухого, почти без майонеза.
– Знаете, что он сегодня во сне шептал? – говорила мамаша, кивая на Игнатия Сергеевича. – «Шурочка, – говорит, – можно с вами познакомиться?»
– Ах! Да? Ну, дает! – заорали кругом.
– Какой скромный человек, – сказал мужчина в красном галстуке. – Другой бы и спрашивать не стал.