История одного сражения - стр. 19
– Суди – это кто? – осведомился он вдруг. Маду молчал, и ответил за него Нерти:
– Старшой наш. Он вроде бы немного смыслит в вашем деле…
– Немного, значит? Похоже на то, – снисходительно усмехнувшись с самым неприятным видом, отмахнулся от него молодой лекарь – видимо, простое объяснение показалось ему не слишком интересным – и принялся тщательно оборачивать отжатый жгут вокруг запястья подопечного. – Во всяком случае, кость действительно цела. Давно был предыдущий перелом?
– Откуда ты… – поразился юноша, но, снова заметив на чужом лице снисходительную усмешку, сник: – Месяца два назад.
– Стало быть, хорошо срослось. Можешь считать, что тебе повезло… Пока сам придерживай, мне нужно отойти ненадолго, – он небрежно хлопнул Маду по плечу здоровой руки. Тот поморщился: вода в чашке была на редкость холодная, и держать неподвижной ушибленную кисть оказалось задачей не из простых.
– Долго держать-то эту дрянь? – осведомился он, стараясь не показывать того, что еле сидит на месте. Панебу пожал плечами:
– Ты куда-то спешишь?
– Он-то нет, а нам еще возвращаться и шатры ставить, – снова за него ответил бойкий Нерти. Маду мгновенно подорвался с места, чуть не уронив жгут:
– Эй, с чего это? Я могу работать! Не нужно мне поблажек…
– Ну, раз так, то идите, конечно же, – невозмутимо согласился молодой лекарь. – Я отпущу вашего приятеля, как закончим.
– Уж этого-то точно не требуется! – возопил в отчаянии Маду – наполовину от возмущения, наполовину от холода, сводившего судорогой многострадальную кисть. Но Нерти и Меху уже вероломно скрылись за пологом, а Панебу, неприятно оскалив зубы, принялся втирать в его чуть побелевшее запястье какую-то ужасно пекшую мазь. Вдобавок та еще и пахла премерзко, живо напомнив Маду болотную жижу, в которую он как-то свалился в детстве, пытаясь выудить из камышовых зарослей утопленный там отцовский невод.
Однако чудесным образом это отвратительное во всем прочих отношениях средство действительно помогло, да притом очень скоро. Спустя пару минут Маду ошарашенно таращился на почти переставшее простреливать до самого плеча болью запястье, а по истечении десяти уже вовсю потихоньку шевелил пальцами, косясь на своего избавителя – тот колдовал над глиняными плошками, полными опять-таки малоприятно пахнувших составов.
Помимо всяких трав и сушеных ягод среди последних явственно выдавался до судорог знакомый всякому, хоть раз его обонявшему, дух истолченной в мелкую пыль кости, к которому вдобавок примешивался запах какого-то густого жирного масла, отдававшего смесью древесной коры и топленого жира. Однако Маду этим было уже не пронять: запястье сладостно стихало, посылая по всему его большому телу отголоски прежней боли – столь слабые, что они наполняли его существо неподдельным блаженством – и за это он готов был простить молодому лекарю и неприятно резкий, презрительный тон, и возню со смердевшими, точно куча дохлых крыс, лекарствами.