История одиночества - стр. 18
Я застонал. Я знал, как управиться с подростками пятнадцати-шестнадцати лет, но никогда не имел дела с восьмилетней мелюзгой. Если откровенно, шумная детвора меня раздражает. На службах дети вечно егозят, а родители – ноль внимания.
– Может, кто-нибудь другой за ними приглядит? – спросил я. – Эти малыши ужасные непоседы. Боюсь, у меня не хватит терпения.
– Так воспитай его в себе. – Улыбка архиепископа опять угасла. – Воспитай, Одран. Впрочем, Том их усмирил, тебе не о чем беспокоиться. – Джим рассмеялся: – Знаешь, как эти служки его прозвали? Сатана! Прости меня, Господи, но это смешно, да?
Я оторопел:
– Это ужасно.
– Будет тебе, они же дети. Безгрешные, когда не врут. Мальчишки всегда выдумывают прозвища. Помнишь, в семинарии мы тоже награждали священников кличками?
– Да, но не столь жуткими.
Повисло молчание; архиепископ явно еще что-то удумал.
– Тут еще кое-что, – сказал он.
– Да?
– Вопрос щекотливый. Не для огласки.
– Разумеется.
Архиепископ поразмыслил и тряхнул головой:
– Нет, не к спеху. Скажу в другой раз. – Он прикрыл веки, и я уж решил, что он собрался вздремнуть, но глаза его вдруг распахнулись. – Все хотел спросить – твой племянник пишет книги, верно?
Я кивнул, удивленный и слегка встревоженный столь резкой переменой темы:
– Да, Джонас.
– Джонас Рамсфйелд. Ничего себе имечко. Отец его швед, что ли?
– Норвежец.
– Нынче парень не сходит с газетных страниц, да? Я тут как-то видел его в вечерних новостях, он говорил о своей книге. Кажется, ее экранизируют?
– Да, верно.
– Похоже, он знает свое дело. Говорил очень хорошо. А ведь совсем молодой. Сколько ему?
– Двадцать один.
– Вот что называется дар Божий, – покивал архиепископ.
– Не знаю, хорошо ли все это в столь юном возрасте.
– Ничего, удачи ему. Правда, я не читал его книги.
– Их всего две.
– Вот обе и не читал. А ты, наверное, прочел?
– Да, конечно.
– И что, хорошие? Я слышал, там полно матерщины. И сплошь про то, как парни с девками кувыркаются. Что это вообще за книги? Грязное чтиво?
– В них все не так уж плохо, – улыбнулся я. – Наверное, он сказал бы, что передает живую речь. И что пишет не для стариков вроде нас.
– А молодежи нравится, да? Но ведь это не творчество, скажи? Не литература. Не помню, чтобы У. Б. Йейтс отплывал в сучий Византий или Пэдди Кавана рассуждал о сраной слякоти Монахэна[5].
Опешив от грубых слов, я изготовился к защите племянника:
– Но вы сами сказали, что не читали его книги.
– Необязательно есть кошатину, дабы убедиться, что она тебе не по вкусу, – парировал архиепископ. – И раз уж мы об этом заговорили, лучше тебе помалкивать и не афишировать свое родство с ним. Это будет неприглядно.