Исповедь «святой грешницы». Любовный дневник эпохи Возрождения - стр. 26

Считается, что только те, у кого достаточно золота, позволяют себе разврат, супружеские измены, сожительство независимо от степени родства, вплоть до содомии. Это не так. Конечно, состоятельный синьор, посещающий любовниц и делающий им роскошные подарки, грешит заметней других, но заметней не значит больше.

Выходящий утром из дома куртизанки богатый римлянин развратен не больше крестьянина, проведшего ночь в конюшне на сене с юной незамужней соседкой.

А разве не предосудителен обычай в крестьянских семьях молодым людям сначала проводить некоторое количество ночей вместе и лишь потом свататься или не свататься? Разве это не узаконенный обычаем разврат? Отец семейства отправляет дорогому гостю на ночь свою дочь или жену просто из чувства гостеприимства, что никого не смущает. Он ведь делает это bona mente (с добрыми намерениями – лат.), желая угодить.

Если будет нежелательный результат, на помощь придет донский можжевельник, куст которого есть под каждым окном.

Слуги ничуть не менее развратны своих господ и пользуются малейшей возможностью доставить удовольствие своему телу, но при этом о своих грехах и грешках рассказывают друг дружке по секрету, а о господских кричат на каждом углу. Не это ли причина всеобщей убежденности, что богатые господа предаются разврату все время, когда не едят и не спят, но и в эти минуты грешат мысленно или во сне. Пока хозяин проводит время с любовницей, его слуга делает то же с ее служанкой, но первое осуждается, а второе считается лишь шалостью от безделья.

Четверо из моих самых близких служанок были вынуждены удалиться, поскольку рожали детей, но их вина всего лишь culpa levis (небольшая ошибка – лат.).

Я не обвиняю всех простолюдинов в прелюбодеянии или содомском грехе, лишь пытаюсь понять, почему поступки одних заметней, чем других.

Молва, как обычно, ошибается, приписывая распутное поведение Чезаре и мне. Сколь бы вольным оно ни было, моему распутству далеко до Джулии Фарнезе, Чезаре до Хуана, и нам всем до Санчи Арагонской. Я не оправдываюсь, раскаиваясь в неподобающем для мадонны поведении, и не пытаюсь доказать, что кто-то рядом был хуже, но, вспоминая прежние годы, не могу понять, почему для своего порицания толпа выбрала нас с братом, когда рядом были объекты куда более достойные.

Да, Чезаре болен «французской болезнью», но кто из мужчин, посещавших куртизанок, ею не болен? Мой первый супруг, ваш племянник Джованни Сфорца, тоже. Я рада, что в действительности мы с ним так и не стали супругами и я не заразилась.

Санча Арагонская вообще не могла и ночи провести без мужских объятий, и это вовсе не были объятия ее супруга, моего брата Джоффре. Чезаре не без оснований приписывают любовную связь с ней, Хуану тоже. Но сколько таких счастливчиков было помимо них! Однажды Чезаре, смеясь, сказал, что вынужден громко топать ногами, направляясь в комнату любовницы, даже если она знает о его приходе, а перед дверью еще и чахоточно кашлять, чтобы не застать в ее постели соперника и не браться за оружие.