Искусство как язык – языки искусства. Государственная академия художественных наук и эстетическая теория 1920-х годов - стр. 158

Предварительно можно установить, что искусство как знание, согласно описанию Шпета, не является целенаправленным и не проверяется рациональными критериями, т. е. не подлежит оценке как истинное или ложное. Кроме того, оно является непосредственным — в том смысле, что не может быть получено благодаря дискурсивным выводам, но подразумевает свободную от всяких критериев уверенность – «знаемость».

Хотя большинство из упомянутых характеристик искусства как знания встречаются также и в толковании искусства Фидлером, между ним и Шпетом существует принципиальное различие в определении того, какое знание, в отличие от науки, дает искусство. Это различие может быть выражено в краткой формуле: если для Фидлера искусство – это знание о мире, то для Шпета, напротив, оно является знанием о себе, или самосознанием.

По Фидлеру, художник, в принципе так же, как и ученый, делает предметом человеческого сознания мир. Искусство для него – это особый язык, язык зримых форм, «посредством которых определенные вещи переносятся в сферу познающего сознания человека».[587] Эта особая категория вещей – форм зримости или образов, как их, опираясь на Фидлера, исследует современная наука об образе, – конституирует особую область искусства как познания. В конце концов мир в целом, как являющийся созерцающему сознанию, составляет предмет познания в искусстве.[588] При этом речь не идет о подражании или воспроизведении природной формы. Полностью в соответствии с кантовской критикой познания Фидлер утверждает, что творение в искусстве формы, благодаря которой мир становится «зримым», только и делает возможным созерцание того, что называется реальностью. «Ибо искусство есть не что иное, как средство, благодаря которому человек впервые и обретает действительность».[589]

Для Шпета, напротив, любая форма знания о предмете принципиально дискурсивна и в конце концов доступна научному познанию. Его подробный анализ и различение модусов смысла и форм эстетического предмета, а также сопряжение логической и поэтической (художественной) форм в «Эстетических фрагментах» не оставляют, по существу, никакого места для предметного знания, которое не было бы переводимо в научное. Так же и во фрагментах доклада Шпет стремится последовательно исключить из рассмотрения все те аспекты искусства, которые представляются доступными научному познанию и, таким образом, выразимы в понятиях. Как художественные или нравственные идеалы, находящие воплощение в произведении искусства, так и сюжетные аспекты или предметное содержание искусства можно представить в качестве объектов научного или философского познания. Эти черты произведения искусства не составляют специфического знания в искусстве.