Искусство как язык – языки искусства. Государственная академия художественных наук и эстетическая теория 1920-х годов - стр. 139

Уже говорилось о том, в чем заключается всеобщность ОИ: в разделяемом всеми его протагонистами, по крайней мере в принципе, обращении к искусству и всем видам искусства – включая виды, лежащие за пределами классического европейского канона «высокого искусства», – и в рассмотрении их во всех возможных ракурсах, имеют ли они философскую, конкретно-научную или даже – подобно высказываниям, в первую очередь, художников и критиков – донаучную природу.

Согласно программной формулировке Дессуара, это «обязанность общего искусствознания» – «отдать должное великому факту искусства во всех его отношениях».[475] Вот почему следует объяснить, что представляет собой вторая центральная характеристика этой инициативы: различение ОИ и эстетики.

Все главные представители этого подхода исходят из того, что следует принципиально различать эстетическое и искусство, а тем самым также эстетику и искусствознание. «Эстетическое» как опыт, который манифестирует себя «каким-то образом в ощущении»,[476] то есть «эстетическое переживание»[477] и «наслаждение», – отметается в качестве ключевого понятия для понимания и описания художественных произведений и вместо этого рассматривается как самостоятельная проблема. При этом сторонники ОИ выступают против традиционной эстетической догмы «сущностного единства»[478] эстетического и искусства, догмы, исходящей из того, что искусство, в сущности, представляет собой эстетический феномен. И это считается тем более верным, когда эстетика, что характерно для философской традиции, понимается как «наука о прекрасном». Например, Утиц настаивает как на решающем мотиве для различения ОИ и эстетики на встрече с неклассическим искусством в «живом художественном творчестве» (Kunstbetrieb). Если солидная доля «искусства прошлого» уже не отвечает «обычному канону красоты», то в первую очередь это имеет место в современном искусстве.

В противоположность традиционной эстетике, которая «рассматривает понятие красоты как всеобъемлющее или вообще единственное» и помещает его в свой «центр», здесь указывается на то, что возвышенное, комическое, трагическое, уродливое и т. п. обладает собственной эстетической релевантностью, а не является лишь производным от прекрасного.[480] Однако эстетическое, понимаемое даже в таком расширенном смысле, неспособно «стать адекватным комплексному факту искусства». Как невозможно выделить сущность эстетического из сущности искусства, так и эстетика неспособна действительно отдать должное искусству.