Империя пера Екатерины II: литература как политика - стр. 9
Среди одной коллекции автографов во Франции была обнаружена записка Екатерины, датированная 23 ноября 1770 года и обращенная к неизвестному лицу: «Сделайте так, чтобы эта книга попала в руки князя (Кауница. – В. П.), но не проговоритесь о том, что я принимаю в ней участие. Вы уже знакомы с ее первой частью, вторая еще лучше»[26]. Записка, с одной стороны, может служить дополнительным основанием, подтверждающим авторство Екатерины. Говоря об авторстве, следует иметь в виду, что все сочинения императрицы редактировались ее секретарями, а иногда дополнялись стихотворными вставками, как в случае с комическими операми. В этом плане «авторство» «Антидота» мало чем отличается от авторства других ее произведений.
С другой стороны, в этой записке чрезвычайно важно то, как тщательно императрица сохраняет анонимность; обычное ее авторское тщеславие отступает перед какими-то другими задачами, которые выполнял «Антидот».
Оставаясь за кулисами всего предприятия, Екатерина создала образ автора – образованного «писателя» и «воина». В середине текста «Антидота» появляется несколько неожиданное заявление автора, более уместное для вступления: «Вы, быть может, спросите, зачем я беру на себя сей труд? Знайте, что только из радения о своей родине одолеваю скуку, сопряженную с чтением вашей книги и ее опровержением. Я имею честь быть русским, я этим горжусь, я стану защищать мою родину и языком, и пером, и мечом, покуда хватит сил… ‹…› Я далек от того, чтобы считать себя остроумнейшим, умнейшим, красноречивейшим, лучшим писателем и искуснейшим воином своего народа» (275).
Строгая секретность вокруг авторства «Антидота» была вызвана не только неуместностью полемики русской императрицы с заезжим путешественником. Этот воин-писатель призван был свидетельствовать «в защиту» России и самой императрицы, опровергнуть своим текстом каждую строчку «лжесвидетельства» со стороны Шаппа. Противоядие должно быть, согласно медицинским представлениям времени, соразмерно яду, оттого книга «Антидот» получилась чрезвычайно большой по объему, удивляющей европейских читателей своими мелочными привязками почти к каждому приведенному путешественником факту или суждению. Между тем за мелочными придирками прорисовывалась своя система. Здесь проявилась – хотя и в утрированном виде – просветительская вера в силу слова: текст был способом контроля, а потому необходимо было «разоблачить» каждое слово и каждое заключение «дурной» книги, дезавуировать или, вернее, заместить «ложный» текст своим «истинным», то есть взять контроль над восприятием России, ее прошлого и настоящего, в свои руки.