Иммигрантский Дневник - стр. 26
Бренча ключами, Бенни Хилл улыбался, а я предвкушал квартирное тепло, включенный телевизор и дымящийся чай. До этого я никогда не бывал в немецких домах. В коридоре парадной горело электричество. Похожим светом коптят керосиновые лампы. Опасно торчащая из стены проводка, облупленная краска на стенах и низкий потолок напоминают вход в жилище героев из романов Достоевского. Уверен, что именно этот запах сажи и крысиного яда вдыхал Раскольников, возвращаясь домой после убийства старухи-процентщицы. Одна из дверей на первом этаже скрипнула, и высунувшаяся оттуда белобрысая женская голова визгливо каркнула в нашу сторону. Бенни Хилл разочарованно приподнял брови и повернулся ко мне:
– Комм.
Горячего чая не будет – я это понял, когда вместо того чтобы подниматься, мы пошли не наверх, а в подвал. Там, среди лежащих на полу старых досок, полиэтиленовых пакетов, бумаг и прочей чепухи, валялась куча тряпья. Не всегда понимаю, зачем люди сохраняют такие вещи. Может, это привычка или болезнь, а может, из-за бедности, в которую правительства стран соцлагеря вогнали своих подопечных. Той позорной бедности, при какой советские пакеты из гастронома с тухлой надписью «Моссельпром» наши матери стирали в умывальниках, чтобы с авоськами не выглядеть дурами в долгих очередях.
Порывшись в подвальных залежах, через две минуты ребята протягивали мне красную дерматиновую куртку с надписью «Made in Mongolia», джинсы с заплаткой на самом видном месте – на передней части бедра, голубую рубашку и старый растянутый свитер. Конечно, не смокинг с аксельбантами, но все же такой наряд превращал меня в обыкновенного восточно-немецкого раздолбая, делая неприметным даже при полном безлюдии. Купленные до того кроссовки были очень кстати, так как их новизна приукрашивала незатейливость моего убранства.
С тех пор я никогда в жизни больше не надевал советского мундира. Ремень и гимнастерка лежали у моих ног на радость новым друзьям. Теперь у них будет возможность щегольнуть на дискотеке фрагментами видавшей виды одежды старшего брата и оккупанта-союзника по совместительству. Шинель попрощалась номером воинской части и фамилией, написанными хлоркой на внутренней стороне. Ее махровое великолепие перешло во власть Бенни Хилла. Впоследствии она каким-то образом все же попала в лапы милиции. Наверное, патруль остановил парня в экзотическом наряде, и по этой надписи искавшие меня сыщики поняли, что я ушел безвозвратно.
Бурно жестикулируя, мы поздравляли друг дружку с равноценным обменом.
– Их бин дойч. Их бин дойч, – радостно повторял я, разводя руками.