Иммигрантский Дневник - стр. 23
Подняв воротник и зевая, я уныло побрел к близлежащему перекрестку. По мере удаления от станции давящий кирпич привокзальной архитектуры постепенно переходил в приветливые дома, окруженные декоративными заборами. На витрине одного из магазинов обуви бросились в глаза кроссовки, видом и ценой удовлетворяющие мою потребность. Бежевые, с двумя полосками, с полным отсутствием армейской тематики. Обычная спортивная обувь. Денег на нее хватит, даже останется какая-то мелочевка. Почесав нос, я толкнул дверь. При входе звякнул колокольчик, сопровождаемый заученной улыбкой продавщицы. Кажется, в этот обувной магазинчик впервые зашел человек в военной шапке-ушанке. Устных объяснений удалось избежать. Расшифровав мой взор, устремленный к товару, продавщица сообразила, что нужно, и неторопливо вынесла коробку. Расплатившись и утрамбовав кроссовки в чемодан, я вышел на улицу.
Первый предмет гардероба в наличии. Насколько до меня начало доходить, требовалось еще около восьмидесяти марок на все остальное. На худой конец, можно остаться в военной рубашке, но шинель, зеленые брюки и ботинки резали глаз. На меня оглядывались прохожие, и с полной уверенностью можно считать, что первый же встреченный патруль бросится ко мне проверять документы.
Композиционный ансамбль советской военной формы уродлив, неудобен, зимой не греет, летом парит. Головной убор, шинель и обувь любого превращают в некое подобие серого конуса-пугала, которое сверху слегка приплющили ударом кувалды. Военные ботинки стопроцентно придуманы извращенным изобретателем-ортопедом. Не исключаю, что по замыслу им полагалось, как части парадной формы, быть украшением солдата, сочетаемым с функциональностью. Как бы там ни было, а на деле это отвратительные на вид боты. Даже если выбираешь на три размера больше твоей ноги, они натирают мизинец до крови. Особенно жалкими выглядят в них новобранцы.
2
Опираясь на приобретенные ранее познания из школьного учебника по истории средних веков, мной владела уверенность, что в любом мало-мальски уважающем себя немецком селении есть рыночная площадь. Тем более что в вышеупомянутом Лютерштадт-Виттенберге такая площадь имелась. Школьный учебник не врал. Улица вела дальше, постепенно сужаясь. По мере продвижения дома древнели, становились выше, загораживая робкий трухлявый солнечный свет, из последних сил пытающийся пробиться сквозь грязную вату неба. В один прекрасный момент в пролете между крышами показалась тяжеловесная башня протестантского собора. Дома нависали надо мной, а эта башня – над всем городом, как гигант среди никчемных карликов. Задрав голову так, что почти падала шапка, и глядя на мозаику внешней стены, я прям готов был перекреститься! О да, дом Господа внушал уважение. Могу только представить, в какой богобоязненный трепет он вводил жителей городка несколько столетий назад.