Иммигрантский Дневник - стр. 19
В наш оживленный разговор вмешался аккуратно причесанный человек с глубоко посаженными глазами.
– Привет, солдатик. Куда путь держишь? Из какой части будешь? – в его уставшем взоре сверкнул метеорит искренней радости. Он служил офицером и возвращался из командировки. Одетый в штатское, говорил неофициально – как принято на гражданке.
– Лютерштадт-Виттенберг. Я из отпуска.
– А я в Вюнсдорф.
В Вюнсдорфе находилась одна из самых больших воинских баз за пределами СССР: несколько дивизий, части снабжения, собственный железнодорожный вокзал и три рейсовых автобуса с маршрутами, не выходящими за забор этого детища-мутанта Министерства Обороны. Представляю, как окрестные дороги забиты колоннами военной техники. Однажды, удостоившись небывалой чести съездить туда с начальником штаба батальона, я услышал песню проходивших мимо роты бойцов.
Отполированные слоняры, шедшие в первых рядах, горлопанили лужеными глотками, а сзади, скребя по земле подкованными каблуками сапог, передвигались усатые старослужащие. Идти сзади с расстегнутым воротничком – большая привилегия в Вооруженных Силах. Неписанный закон давал ее лишь высшей касте – рядовым и ефрейторам второго года службы.
– Покой земли мы бережем! – отдавалось эхом по окрестным холмам.
– Цок-цок, – скребли сапоги по брусчатке, положенной тут еще до фюрера.
– Громче! Почему запевала отлынивает? Мы те подсластим житуху после отбоя.
– Громче, кому сказано! – справедливо негодовали дедушки.
Навстречу маршировала другая рота, по старинной традиции орущая свою песню:
Оба ротных командира лениво, по-блатному заученно отдавали друг дружке честь. Из-за громкого пения и топанья армейских ног невозможно было обсуждать дела насущные в близлежащей курилке, и стоявшие там солдаты раздраженно поглядывали на марширующие роты.
Напоминало заевшую пластинку брежневских времен, резало слух, но такова уж пафосная молитва дембелю. Ведь вся жизнь срочника – ожидание конца. После отбоя, когда закончились разборки, уставший дневальный начнет почесываться и приплясывать, разминая ноющие колени на так называемой тумбочке. И в казарменном полумраке каждый засыпающий солдат, независимо от срока службы, остро вспоминает и ждет свою гражданку.