Их (не)порочный ангел - стр. 21
– Угомонись, сказал, – властно рявкает Макс. – Катя с нами была.
Эта фраза, вместо того, чтоб её успокоить, наоборот, подливает масла в огонь.
– Оно и видно. У одного лицо разбитое, второй жену оставил и помчался за ней как дворняга по первому свисту.
– Мама, хватит! – взрывается уже Рома. Его пальцы неосознанно сжимаются на моих плечах с такой силой, что ещё немного – хрустнут кости.
В комнате повисает ошеломлённая тишина. Я здесь прожила девять лет, но не было случая, чтобы Рома хоть раз повысил голос. И слава богу, потому что от его рыка хрусталь на люстре звякнул.
Первой переваривает происшедшее, конечно же, Инга, возмущённая до предела. Бледно-серая вся, сжатая в комок нервов.
– Вы только посмотрите... Пару часов как под одной крышей собрались, а они уже хором голос на мать повышают! А что дальше? Поубиваете друг друга из-за этой?..
– Не передёргивай, – сухо чеканит Рома. – Если ты со своими обязанностями не справляешься, то заботу о Кате я возьму на себя.
Она хватает ртом воздух. Переходит на свистящий шёпот.
– Ну, разумеется! Других-то забот у тебя нет. Цацу обидели.
– Мама! – Это уже Макс не выдерживает. – Если ты падчерицу ни во что не ставишь, то не смей раскрывать рот на мою девушку!
– На твою... Что?! Повтори, что ты сказал, паразит?
Но Макс уже не слушает. Он в один шаг подходит к нам с Ромой и требовательно тянет меня за локоть. Я использую секундную заминку, пока захват пальцев на моих плечах ослабевает, чтобы сорваться прочь из комнаты. В прихожей торопливо обуваю шлёпки, выскакиваю на лестничную клетку, сбегаю на первый этаж.
Куда бегу, к кому – не знаю.
Некуда и не к кому.
Телефон остался в комнате, отец летом дома бывает редко. Случаются командировки длительностью в несколько дней и беспокоить его пока он в рейсе я не стану. В школе у меня подруг особо не было, однокурсниц из родного города нет. Никого у меня нет.
Мне стоит больших усилий сдерживать эмоции. Добежав до освещённого фонарём пятачка на детской площадке, убеждаюсь, что кругом ни души, сажусь на вкопанную в землю шину и лишь затем даю волю чувствам. Не знаю точно, почему именно теперь, ведь каждый раз, когда мачеха была ко мне несправедлива, я терпеливо выслушивала упрёки, работала над собой и старалась не копить обиды. Но сейчас... Прямо сейчас я осознаю, что не могу вернуться. Не могу себя заставить дышать с ней одним воздухом.
Так и рыдаю одна-одинёшенька, среди облупленных качелей, занозистых песочниц и тусклых грибков. Рыдаю от нестерпимой обиды и потому что жалость к себе преодолела все мыслимые пороги.