Игрок - стр. 122

— Я перезвоню, — выдавливает наконец блонди и запихивает телефон в чехол, а потом сбивчиво: — Не так плохо, как я ожидала. Поехали. Мы и так потеряли слишком много времени.

Она не ждет, пока я расплачусь на кассе, больше не спорит о том, кто сядет за руль, ковыряется в телефоне и лишь дает указания по поводу маршрута. С одной стороны, ее реакция забавляет, с другой — здорово интригует, ведь я понятия не имею, отчего она вмиг замкнулась и начала напоминать перепуганного зверька. Даже когда мы приезжаем к загадочному Петру, с которым, судя по словам Ви, обязан быть знаком каждый уважающий себя бизнесмен (боюсь представить, сколько кроется за этим словом на самом деле), ограничивается сухим представлением нас друг другу, а дальше то ли в порядке испытания, то ли потому что хочет наказать, самоустраняется, предоставляя мне возможность себя проявить.

Жен

Я никогда не страдала клаустрофобией, но, думаю, внутри аппарата МРТ чувствую нечто максимально к ней приближенное. И дело вовсе не в замкнутом пространстве, а в последствиях процедуры. Казалось бы, я столько раз слышала слова «операция на сердце», но пульс все равно учащается, дыхание становится более рваным, а кожа начинает чесаться. И сейчас, чем больше я об этом думаю, тем отчетливее кажется, будто на лице волос, который щекочет и раздражает. Ну хоть голову бы повернуть и плечом почесаться, но нет… Сдержаться помогает только понимание, что стоит дернуться, и процедура затянется навечно.

Когда механизм приходит в движение, вытаскивая меня из адовой машины, я наконец вдыхаю глубоко и свободно, и только после этого решаюсь взглянуть в глаза своему доктору — Дмитрию Дьяченко. Он улыбается, но складочку меж бровей разгладить не может. С возрастом беспокойство оставляет на наших лицах множество крошечных подсказок, которые, стоит чуть заволноваться, так и кричат: «все плохо». Я уже слышу их голос.

— Дай-ка я тебя еще раз послушаю, — говорит, заставляя снять рубашку.

Я почти уверена, что если бы сплясала здесь — перед Димой — стриптиз, он бы как врач, видавший толпы голых женщин, и бровью не повел, но все равно на свидания с его фонендоскопом надеваю спортивный бюстгальтер. Из уважения. А еще потому что любое обследование причиняет дискомфорт, и мучиться от мыслей об уместности наготы я не собираюсь.

— Что, плохо? — спрашиваю.

— Тише. Посиди спокойно.

Поджимаю губы. Он так и будет тянуть? Я уже поняла, что дело идут паршиво, но ведь врач никогда не станет пугать пациента словами. Сначала он напугает его анализами, которые выворачивают наизнанку. И зачем мне это ожидание? Будто я не читала в книжках о протекании собственной болезни и могу расстроиться еще сильнее.