Идолы и птицы - стр. 7
Понимающе кивнув и положив бейдж на стол, она прошла в ванную комнату и принялась методично разъяснять мне предназначение и функциональность каждого из замеченных предметов. завершив кратким как выстрел вопросом:
– Ну что, всё понятно?
– Да, именно так я и думал.
У меня не было в арсенале всех этих слов, и они проявлялись намного медленнее, чем хотелось бы. На мои слова Марта ещё раз во всё лицо улыбнулась доброй милой улыбкой и направилась к выходу.
– Хорошего вам дня, Петр! Поправляйтесь!
– Большое спасибо, и вам всего доброго.
Немного погодя я вышел прогуляться, как и советовала мне медсестра. Неподалеку от входа на диване сидели мои родители, молча, каждый наедине со своими мыслями. Меня охватил стыд, ведь я только сейчас о них вспомнил. Почему воспоминания о предметах так легко всплывают, а о, наверное, самых дорогих, для меня людях память напрочь отказывается выдать хоть какую-нибудь информацию?! Я только вспомнил их имена, и тут же почувствовал, что они важнее, чем окружавшее меня сейчас, успевшее осознаться за этот короткий период моей новой жизни. Боковым зрением мать заметила меня, положила руку отцу на плечо, он тоже отвлекся от своих мыслей, и наши взгляды снова встретились. Их – полные надежды, и мой – полный неловкого сомнения. Я подошел к ним.
– Добрый день
– Как ты, сынок?! – встрепенулась мать, и её глаза снова налились слезами.
– Пока я вспоминаю только предметы и их названия, но, судя по уверенному спокойствию доктора и медсестры, всё идет по плану.
Только сейчас я заметил всю усталость и печаль, придавившую их, будто огромная глыба. Мятую одежду, которую они не меняли по меньшей мере несколько дней, щетину на отцовском лице. Мне неловко было находиться рядом с ними, но я единственный понимал особенности своего состояния, и чувствовал себя обязанным им пояснить и успокоить.
– Я, как и вы, тоже жду, когда ко мне вернется память, но пока я помню только ваши имена, и ничего более. Вам нужно отдохнуть. Уверен, скоро всё будет хорошо.
Отец одобрительно кивнул, протянул руку, и мы обменялись крепким мужским рукопожатием. Он дотронулся до моего плеча и сказал:
– Возвращайся, сын, мы тебя ждем!
Мать молча обняла меня мягкими теплыми руками, ещё раз всхлипнула и, взглянув мне в лицо по-собачьи преданными глазами, отошла к отцу.
Мы разошлись в разные стороны из больничного холла, неловкость момента была исчерпана, но оставалось какое-то внутреннее напряжение. После эмоции «не нравится», которая всплыла при виде брокколи, я испытал новую эмоцию – «быть обязанным». Чувство, что я обязан уделять внимание этим людям, прочно закрепилось во мне с первой же минуты, как я увидел их в холле. Но не давал покоя тот факт, что ими двигала совсем другая эмоция, пока мне неведомая. Неужели в глазах моей мамы была преданность, неужели это родственные связи обязывали их, вымотанных до изнеможения, находиться возле физически здорового человека? Скорее всего, мне оставались недоступны ещё многие чувства, способные объяснить их поведение. Но я не стал усугублять внутреннюю неразбериху и смирился с тем фактом, что изъяны памяти, эти недостающие пробелы, скоро заполнятся сами. И как только я принял такое решение, ноги сразу же понесли меня во двор, который так ярко светил зеленым в окно моей палаты.