Идолы и птицы - стр. 8
Прогулка наполнила меня новыми звуками, цветами и запахами. Я, как ребенок, взахлёб впитывал происходящее, всё новые и новые слова обозначали вновь приобретенные мной предметы и процессы. Мир все стремительнее удалялся от прямоугольного, в нейтральных тонах, и наливался красочным многообразием. Конечно, чувство, что ко мне всего лишь возвращается утраченное мной ранее, немного смазывало всю прелесть приобретений, но это всё равно было восхитительно. Ведь то, что я знал ранее, ко мне приходило не сразу, мне всё выдавалось постепенно, с каждым годом жизни – а сейчас я получаю знания почти мгновенно, и для этого мне достаточно лишь взглянуть на предмет. Будь у людей такая способность приобретать новые знания, наш мир изменился бы кардинально за считанные дни. Но, увы, всё окружающее меня просто вяло пульсировало, следуя законам серой пустоты, а я пока лишь забирал своё.
В таком ритме прошло несколько дней, я почти освоился в своем теле. Меня посещали позабытые ранее эмоции, вспоминались разные вещи. Так, взрыв эмоций вызвали вернувшиеся на третий день вкусовые ощущения. Оказывается, принятие пищи – не только заправка своего организма топливом, но и очень приятный процесс, приносящий яркое чувственное удовлетворение. Как всё-таки здорово, что природа совмещает жизненно необходимые для нас вещи с позитивными эмоциями! Также очень понравился душ, вернее, вода и контакт с ней. Хотя насчет воды осталось больше вопросов, чем ответов. Если обычные предметы словом, их обозначающим, сразу раскрывали свою суть, то понятие «вода» не подразумевало ничего определенного. Ровным счетом ничего конкретного также не несло в себе слово «телевиденье», хоть и вызвало совершенно противоположные воде эмоции. Я познакомился с тем черным прямоугольником в своей светлой палате ещё вечером первого дня, когда медсестра, сменившая вечером Марту, показала мне, как им пользоваться. При всем обилии сведений, которые он выдавал, у меня сложилось весьма однозначное неприятное впечатление как от самого предмета, так и от стиля подаваемой им информации. Мне всё же приходилось им пользоваться в свободное время, так как пределы больницы ограничивали возможность многое увидеть, но нагнетающая манера всё преподносить однобоко, вечные повторения и постоянные фальшивые нотки однозначно говорили о нездорово искажённой реальности, транслируемой этим предметом.
Постоянно слоняясь туда-сюда, я изучил каждый закоулок больницы. Бейджик, так любезно предоставленный мне Мартой, не потребовался. Я с первого раза без труда нашел свою палату. Как оказалось позже, у меня чуть ли не самые лучшие условия проживания в данной клинике. Были палаты, в которых пациенты ютились по нескольку человек, и брокколи им не приносили. Но мой отец позаботился об улучшенных условиях для меня. Также я узнал, что находился в передовой клинике, специализирующейся на изучении головного мозга, причем не только занимающейся лечением, но и ведущей другую обширную деятельность в данном направлении. Нынешнее мое состояние было вызвано как раз операцией на мозге, которую успешно провел блистательный доктор Шмидт. Я всё так же не помнил своего прошлого. Хоть мои знания касательно многих вещей были восстановлены, то, что я не знаком с самим собой, изрядно выбивало из колеи. Я больше напоминал машину, бесстрастно поглощающую информацию и не испытывающую никаких сложных чувств, так свойственных нормальному человеку – кроме, быть может, уже порядком притупившейся радости познания. Это делало меня неполноценным, и мой холодный ум злился от осознания своей неполноценности.