Ибо однажды придёт к тебе шуршик… - стр. 7
Телега выехала из леса, и лошадь белой масти приосанилась, предвкушая окончание рабочего дня и скорую порцию овса в стойле. И хотя хозяин не особенно дёргал поводьями, раскачиваясь на ухабах, ибо его давно сморил полуденный сон, она прекрасно знала дорогу и весело поспешала к дому.
Ковыль в этом году вырос необычайно, потому в нём охотно прятались рябчики, хомячки и прочие зверюшки, не доверявшие глазу диких охотников. Кроме того, в дебрях его мог запросто затаиться человек, а значит… три неунывающих шуршика, оставаясь незамеченными, последние полчаса мяли травинушку своими улюляками2, следуя за подводой с задремавшим мужиком. Обогнав оную, они устроили засаду там, где дорога круто забирала вправо.
Предмет охоты показался из-за поворота, и над ковылём нарисовались три рыжие морды. Морды принадлежали Толстине́ Глобу, Неве́ре Луму и Крошке Пэку. Окинув ещё раз для верности фронт работ, две из них затихарились, и только Пэк задержался, восхищённый грацией лошади белой масти, но лапа товарища мощно увлекла собрата в ковыль, заставив того недовольно пискнуть, пропадая из поля видимости.
Прошло совсем немного времени, и засоня беспокойно вздрогнул, ибо мерное покачивание его колыбели прекратилась. Он протёр глаза, не веря тому, что они видели: сам он сидел на обочине дороги, в руках болтался срезанный фрагмент поводьев, личные вещи были уложены аккуратной стопочкой на внушительном листе лопуха, но ни телеги, ни белоснежной коняшки, ни корзин с вином не было!
– Где?! – вскрикнул мужик и обернулся. – Куда?! – скорее хрюкнул он и посмотрел вокруг.
Вокруг, насколько хватало глаз, мерно покачивался ковыль, высоко в небе звенели жаворонки, а кузнечики стрекотали заливисто, разливая по бескрайним просторам негу и благолепие…
Тихий Тук, аки сокол, прятался в кроне дерева, наблюдая за женщиной, кормящей кур и уток. Женщина была крупная, с пышными формами и простым росским лицом, но не она волновала воображение дерзкого охотника. Курица чёрной масти давно представлялась ему в виде тушки с хрустящей корочкой, нанизанной на вертел Толстины́ Глоба и лениво подставляющей свои бока под весело пляшущие языки пламени. Может быть, она выглядела аппетитно, может быть, резко контрастировала на фоне остальных кур, только цель обрела наконец законченные формы, более того, получила прозвище «Чернушка». Слюна нещадно давила воображение зверька: несушка, приправленная всевозможными пряностями и специями из закромов Толстины́ Глоба, скворчит, капли жира пузырятся на сосновых поленьях, а Крошка Пэк, начистив блюдо, стоит навытяжку с ножом и вилкой, как заправский палач, готовый немедленно растерзать мясистую вкусность.