И в горе и в радости - стр. 22
Парадная столовая, огромная и холодная, как погреб, в последние пять лет отпиралась только на Рождество. Тогда слуги надевали праздничные ливреи, мадам Николь нанимала кухарку, из кладовых извлекали нарядную скатерть, обшитые кружевами салфетки и столовое серебро. Вот и сейчас большой овальный стол, накрытый белоснежной скатертью, был уставлен фарфоровой посудой, стеклянными кубками и тяжёлым фамильным серебром. Мягкий солнечный свет, проникавший в столовую сквозь портьеры, придавал сервировке приятный строгий блеск.
- Селестен! – вскричала Эмилия, обращаясь к молодому слуге с серебряным подносом в руках. – Как ты вытер кубки под коньяк? Смотри, пыль под донышками так и осталась. Сейчас же возьми чистое полотенце и доведи свою работу до конца, слышишь?
- Да, ваша милость, - отозвался Селестен, рыжеволосый расторопный юноша, и тут же бросился выполнять приказания Эмилии.
Эмилия испытывала необычное волнение перед предстоящим званым ужином. Во-первых, она впервые выступала в роли хозяйки дома, которая, по известной причине, не могла присутствовать за столом. Это была очень важная и ответственная роль: ведь от того, как был организован ужин, зависел комфорт и настроение гостей, а, следовательно, и репутация дома. Во-вторых, после того, как граф де Монфор покинул имение, гости в нём появлялись крайне редко: кругозор мадам Николь и её племянницы невольно сузился, а отношения с соседями изменились. И теперь, когда Эмилия представляла, что должна провести вечер в обществе четырёх мужчин, её щёки вспыхивали от смущения, а сердце билось чаще и громче. Но, скорее всего, учащённое сердцебиение было вызвано иной причиной. И это было: в-третьих. Мысленно Эмилия уговаривала себя взять в руки, не смущаться и не краснеть в присутствии Филиппа и вместе с тем чувствовала такие угрызения совести, что была готова возненавидеть себя. Филипп де Монфор – законный супруг её тёти, женщины, которая заменила ей мать, и думать о нём, как о мужчине, возбудившем женский интерес, недопустимо и преступно!
В очередной раз подумав о Филиппе, Эмилия сердито одёрнула себя. Чтобы как-то отвлечься от этих мыслей и чем-то занять свои руки, она забрала у Селестена полотенце и принялась сама вытирать коньячные кубки.
Коньяк, который ещё не так давно именовался просто «шарантским вином», становился всё более популярным напитком в среде дворян-гурманов. Легенда гласила, что некий шевалье де ла Круа, уйдя с воинской службы, занялся перегонкой вина. Однажды ему приснился сон: чтобы забрать его душу, дьявол бросил его в кипяток, но безуспешно. Тогда шевалье окунули в кипящую воду во второй раз – и тут бесы завизжали от радости. Де ла Круа, проснувшись, разгадал сон и тотчас применил второе кипячение в изготовлении нового винного напитка, чтобы улучшить его качества после первого кипячения. Затем шевалье разлил полученный напиток в две бочки, одну из которых отправил монахам, а вторую припрятал в подвале для празднования какого-нибудь события. И такое событие произошло, но лишь спустя пятнадцать лет, когда монахи сами посетили де ла Круа. Бочку открыли, и всем на удивление она оказалась неполной: испарение сделало своё дело, и напиток приобрёл новый вкус и цвет. Так произошло рождение коньяка, который позже получил своё название от имени города Коньяк, расположенного на реке Шаранте.