И сердце пополам - стр. 21

В последний раз пообещала с Фурцевой помочь. Он сначала загорелся: а вдруг? Но потом решил, что лучше не надо.

Благодарность – это лишь с одной стороны приятно, а с другой – бремя. Волей-неволей возникает чувство, что надо ответить тем же, а если не можешь, то как будто должен. А в случае с Оксаной станет тяжко втройне. Он будет чувствовать себя обязанным и вообще с ней порвать не сможет. Так что нет, пусть всё идёт своим ходом, и будь что будет.

Больше Глеб Оксане не звонил и не писал, и она вдруг о нём тоже забыла. К его великому облегчению.

10. 10

Привольнов не понравился Анне Борисовне Фурцевой сразу и безоговорочно. Кому могут нравится никчёмные студенты-прогульщики, из которых потом получаются такие же никчёмные специалисты?

Но что касается Привольнова, дело было даже не только в этом. Прогульщиков и двоечников она навидалась достаточно за годы работы, но никто не вызывал в ней такую слепую безотчётную ярость, как этот смазливый разгильдяй.

Она даже сама себе поначалу удивлялась, откуда у неё к нему такая острая неприязнь, как будто он задевал что-то личное, а потом поняла...

***

Анна Борисовна всего добилась сама, своим умом, своим трудом, кто бы что ни говорил.

Она давно поняла: люди любят принижать чужие заслуги, объясняя их взятками, связями, чем угодно. С трудом признают чужой талант, потому что тогда придётся признать собственную несостоятельность. А ещё есть зависть. Это совсем гиблое дело, когда бездарный человек ещё и завистлив. Такие ей попадались нередко. И сплетен она про себя наслушалась вдоволь.

Можно, конечно, утешать себя изречениями в духе Конфуция, мол, если тебе плюют в спину – значит, ты впереди. Но эти едкие слова и несправедливые обвинения всё равно ранили, особенно в первое время.

Обидно это было – она постоянно недосыпала, пропадала в библиотеке, работала, не щадя себя, занималась исследованиями и ни разу ни у кого не попросила помощи. Пожертвовала личной жизнью,  чтобы достичь того, что имеет; единственную дочь почти не видела, не заметила даже, как та выросла. А за спиной только и шептались: это всё ректор, родственник её расстарался. Вот ей и докторская на блюдечке, и степень, и должность. А его заслуга была лишь в том, что ей палки в колёса не вставляли и нервы не трепали понапрасну. Защитилась она быстро и спокойно, да. Но труд её – это её труд, и ничей больше.

Лучше бы она не знала про эти сплетни, но всегда находились доброжелатели, кто передавал ей слова коллег. И обида постепенно трансформировалась в хроническую глухую злость.