Хватка - стр. 48
– Дед, а кулаки, они такие же жадные были?
Старый огладил бороду и сбавил шаг, перекладывая лопату на другое плечо, чтобы можно было стать ближе к внуку:
– Ты у меня вже мужик, Петр Ляксеич, знаешь, где можно рот открывать, а где не, так?
– Ты ж сам учил…
– Учил, так вот и на этот твой непростой вопрос я дам тебе ответ. Только ты его сразу забудь, добре?
Петрок кивнул и остановился. Перед ними была родная калитка.
– Кулаки, Петруха, по большей своей части были просто крепкими хозяевами. То, что про них вокруг парторги да комсомольцы балакают, почти все неправда. Да и балакают, и горлопанят только те, кто у мертвых солдат сапоги с ног к себе в норку, как крыса тащить, понимаешь? Нищие душой.
Воно понятно, что ворогов у советской власти полно вокруг, а разбираться кто сильно вредит, а то просто за свое, горбом нажитое упирается, особо некогда. Проще забрать у сытых, а заткнуть рот голодным, чтоб не орали. А те люди, которых кулаками зовут, держали крепкие хозяйства. Немало их было. Все только трудом и держались, в одном роду.
Когда твой прадед, дед, батька, братья гнули спину, поливали ее потом, растили хлеб, коров, а тут к красным командирам на доклад приходят такие, как тетка Текля, что возле Левады живет, и: «я голодная и несчастная баба, а у Сафрона четыре коровы, дайте мне одну, я тоже пролетарий».
У Текли голова пустая, хоть и годов уж за седьмой десяток, а мается она сейчас одна только потому, что не прижила ни умений толковых за свой срок, ни розуму. Мужика утоптала упреками – помер! Сын сбежал, грабил где-то под Киевом обозы, да пристрелили его жандармы. Но, слово ж не воробей? Каркнула грязная да обездоленная баба: «я тоже пролетарий», коммунисты и пошли к Сафрону: «Отдай корову». А тот: «Как так отдай? Моя же!»
И тут все эти Текли в крик: «кулак, хапуга! Мы, пролетарии, из-за вас страдали веками!» …Страшно и счесть, Петруха, сколько их, всяких Сафронов-то с сыновьями перебили, или сослали в Сибирь, а то и дальше? А Текля вон, до сих пор живая.
В первый же год за коровой, подаренной колхозом, недоглядела, та сдохла. Хозяйка – мать ее ети! И опять ходит чумазая, как и всегда ходила. Михайло вон говорил, что Текля разговоры за солдатские сапоги стала вести еще только-только первую собаку к куче потащила. Волочит, а сама не соромиться20, причитает при людях: «Э-ха, фартух забруднила, а ничо, я за нього солдатськими чобітками візьму, їм вони без потреби21».
Эх-ха-а, – вздохнул дед, – тяжко жить земле без хозяев. Да где они теперь, хозяева? Все на Енисее да на Амуре, кто выжил. А тут у нас зараз хозяйничают вот такие Текли. Воно ж видать, які вони пролетарии, які вони хозяева. Живут чумазыми и кормятся только с того, кто из них половчее на кого власти донесет, а потому, внучок, крепко дорожи своим словом. Не то при чужих, и при своих держи язык за зубами.