Хрупкие слова женского рода - стр. 2
Внезапно и резко она обогнала его на полшага, развернулась и остановила. Вглядывалась в глаза, считывала улыбку, движения пальцев на своей ладони. «Кто ты? – выдохнула она. – Ну скажи, кто ты?» Притянутый её взглядом, он приблизился. Глаза стали космосом, губ коснулся поцелуй. Она увернулась, а он продолжил движение мимо лица. Губы оставили сухой след на щеке, и женщина отчаянно и сладко вжалась в его грудь. Растворяясь каждой клеткой, безмолвно кричала: «Кто ты?! Кто ты?!» Она вдыхала вечернюю свежесть через ткань его куртки. Как неважен был сейчас для неё ответ на этот бесконечный вопрос. Вопрос, который не имеет ответа. Вопрос, который не отменяет желанности.
Воздуха становилось всё меньше. Она начала задыхаться. И… очнулась. Обнаружила себя уткнувшейся лицом в подушку. Обхватившей её руками, скрытыми под тканью кофты цвета морской волны. Маятник часов сухим «так-так» отрезал куски оставшегося до утра времени. Сон отпускал, и ошмётки реальности падали, проникая в сознание. С ними вернулось чувство одиночества и недовольства собой. «Ведь могла быть вчера счастливой. Ну почему пошла в другую сторону? Зачем сбежала? Почему не взяла трубку, когда он позвонил?» Она вернула лицо в подушку, вдохнула украденный у незнакомца аромат пудры и вечерних духов. Почему-то стало жалко их, потраченных напрасно. Она заплакала, исходя грустью в слезах, отпуская иллюзию весеннего сна.
Нить мечты
Одну четверть себя потерял в прошлый год,
Но душа улежалась под новый объём.
Ей на тело плевать — она временно в нём.
Ей важней восхищение звёздным огнём.
Три четвёртых остатка сидят на крыльце
И на дрёму изводят непонятый смысл.
Им не надо земного из денег и цифр,
Им бы просто вплестись в человеческий мир,
Подружиться с собой и наладить дела,
Чтобы к людям поближе, и радость отдать,
Чтоб душа не боялась изгнанницей стать
И, расслабившись, в снах полетела опять.
Ночь вышла чудесно звёздной и по-весеннему прохладной. Я сидел на деревянном крыльце, завернувшись в одеяло, подрёмывал. Мир аккомпанировал моему состоянию тихими живыми звуками посёлка. Рассказывал о ночи мне, сбежавшему из бессонницы душного дома. Тишина провоцировала сдаться и вернуться, но я растёр измятое подушкой лицо и остался. Потянулся. Одеяло уловило момент и опало с плеч. Влажную кожу тут же пробрало ознобом. Я закутался снова и весь – с шеей и с руками. Стало ещё уютнее. Тело укрывала ткань, душу – небо.
Здесь и сейчас оно казалось невыразимо глубоким. Во мраке будней посёлок не посягал на власть звёзд. Я перебирал их россыпь, выделяя знакомые созвездия, а звёзды манили, втягивали в себя. Оживляли фантазии о дальних полётах, о людях в скафандрах. Блуждая где-то там, очень высоко, я отдался детству. Летал и ждал в сладкой тревоге, что очарование вот-вот сойдёт и я рухну обратно – на крыльцо, в одеяло. Звёзды же отпустили легко, словно на чуть-чуть, домой в гости. Отдалившиеся, они остыли до колючего холода, захотелось тепла.